— Хорошее правило. А кто его выдумал?
— Наполеон.
— Сто тридцать лет назад здесь, в Испании, он не показал себя таким умным.
— То была скорее политическая, а не военная ошибка, — улыбнулся Педро. — Наполеон недооценил значение парода в войне.
— Да, — протянул Хезус грустно. — Если бы у нас была возможность поучиться военному делу по-настоящему… Странно все-таки, почему франкисты воюют в воскресенье. На нашем фронте этого еще не бывало.
— У них стали активнее немецкие советники.
Артиллерийский налет неожиданно прекратился.
Вершина холма курилась.
Педро понял: наконец-то разглядели, что бьют по пустому месту. И вздохнул. Если бы им удалось вчера разбить врага у предмостных укреплений! Если бы им помогли анархисты! Тогда они сегодня смогли наступать дальше. А так… Франкисты на мосту как заноза…
Хезус положил руку на плечо Педро:
— Послушай, контехеро, я пойду к Руису, договорюсь о времени атаки. Мы отбросим фашистов от моста.
— Давай повоюем по карте.
Педрогесо открыл висевший у него через плечо планшет. Они присели на траву и положили карту между собой.
— Я договариваюсь с Руисом, — начал командир танкового батальона. — Танки идут к дороге, переходят ее, и при поддержке пехоты мы опрокидываем…
— Подожди. Прежде чем танки с пехотой перейдут дорогу, противник откроет огонь и может отсечь пехоту.
— Почему?
— У нас нет столько артиллерии, чтобы подавить пушки врага.
Хезус подумал и сказал:
— Тогда я направлю танки на уничтожение пушек.
— Уже лучше. С этого можно начать. Танки, которые мы поставили в эскарпы, поведут артиллерийскую дуэль с батареей противника у моста. Ее надо уничтожить в первую очередь. Ты вспомни, вчера бой развивался так, что орудия противника ему мало помогли. Мы висели на плечах франкистов. Если бы еще наша пехота сразу пошла за нами, было совсем хорошо. А сегодня как мы поступим?
Хезус посмотрел на Педро взглядом ученика, убежденного, что в задачнике существуют неразрешимые примеры.
— Наша главная цель — удержаться у дороги, — сказал Педро. — Лучшая оборона — наступление. А чтобы наступать, надо знать, что есть у противника,
— Ты думаешь…
— Пошлем разведку — узнаем. Если ночью фашисты захватили деревню, они с еще большим нажимом будут пытаться выбить нас с дороги.
— Откуда фашисты могли знать, что анархисты ушли?
— У них тоже существует разведка.
— Хорошо. А без анархистов мы с ними не справимся?
— Справимся. Взвод разведки, если село не занято фашистами, останется у моста и будет оборонять его. Ты же не Руис и не скажешь, что не станешь помогать анархистам.
Хезус посмотрел на советника с улыбкой.
— Взвод танков охраняет мост и деревню.
— Если ее не захватили.
— А если… — Хезус уже не улыбался.
— Тогда нам придется брать и предмостные укрепления, и мост, и деревню. Одними танками этого не сделаешь. Нужна пехота. Может быть, Руис проспался?
— Сволочи! Знай я, что так обернется дело с этими проклятыми анархистами… Я бы танками заставил их вернуться в деревню и под пулеметами держал их на позициях!
— Согласен с тобой, Хезус. Мне и в голову не приходило, что можно бросить позицию, не оставив даже заслона. Если бы Руис согласился сегодня послать взвод к мосту…
— Попробую еще раз его уговорить.
Педрогесо поднялся с травы, поправил портупею, стягивавшую его кожаную куртку.
— Должен же он понять!
— Не знаю, — задумчиво проговорил Педро.
— Он почти не умеет читать.
— Как он стал командиром?
— Его выбрали. Он провел две удачные операции. В боях показал себя героем. И его выбрали в командиры, как выбирают в алькальды деревни. Я пошел к нему.
— Может быть, и мне пойти? — спросил Педро.
— Не стоит. Он еще подумает, что ты пришел учить или посягать на его власть командира.
— Ладно, иди, — нахмурился Педро.
Не поднимаясь с травы, он долго смотрел вслед Педрогесо. Кожаная куртка была Хезусу коротковата, и поэтому ноги казались чрезвычайно длинными.
Может быть, от злости у Педро разболелась голова. Посидев немного, он поднялся и пошел к костру, на котором готовили завтрак. Вокруг костра сидели танкисты, пили кофе из жестяных кружек и ели хлеб с пахучим козьим сыром.
Педро взял освободившуюся кружку. Кофе отдавал жестью или во рту был какой-то неприятный привкус — он не разобрал.