— Да, имеются, — с облегчением ответила она.
— Надеюсь, они достаточно веские.
— Я считаю, что да.
Макгрегор ждал, она молчала.
— Ну? — рявкнул он, не выдержав.
— А вы догадайтесь сами.
Никакие другие слова не смогли бы так возбудить интерес Макгрегора.
— И вы тоже, Пит. Ведь вы наверняка прочитали множество рассказов, которые я опубликовала — не стану называть их своими, если это вас задевает. Что у них есть общее?
«Немногое», — пришло Питу в голову. Уж слишком они разные. А чему тут удивляться, если они на самом деле написаны «коллективом авторов»?
Макгрегор, для которого сравнение различных произведений было занятием более привычным, догадался первый и медленно проговорил:
— Если у них и есть нечто общее, так это то, как герои справляются с проблемами. Все они способны применять знания логически.
— Спасибо. Это главная мысль, которую я хотела донести до читателей. — Повернувшись к Питу, она с деланной небрежностью спросила: — У вас есть дети школьного возраста?
— Два мальчика, — кивнул он. — А что?
— Как их учили читать?
— Сами знаете, — скривился Пит. — С помощью этих современных идиотских картинок и заданий. Короче, когда Карлу исполнилось четыре, я купил з магазине подержанных книг старую азбуку и сам научил его читать так, как полагается. А через год повторил то же с его братом. Теперь каждый из них в своем классе считается одним из лучших учеников.
— Не сомневаюсь. Но как быть с детьми, чьим родителям все равно? Как они справятся, наткнувшись на незнакомое слово? Вы хороший автор фантастики. Так попытайтесь сделать прогноз. Что станет с этими детьми, когда они вырастут? Когда некоторые из них сами станут учителями и попробуют научить читать своих детей?
Пит подумал, и выводы ему не понравились.
— По-вашему, все так и будет?
— Боюсь, что да. Можете заодно остерегаться и так называемой «новой математики», она столь же привлекательна, как и чтение с помощью картинок.
— Сорок лет — не такой уж и большой срок, — возразил Макгрегор. — Когда Римская империя стала рушиться, потребовалось несколько поколений, чтобы неграмотность широко распространилась. А ведь у нас исходный уровень выше, чем у римлян.
— Верно, — согласилась Мишель, — но ведь римляне изо всех сил старались сохранить то, что имели, даже когда у их ворот стояли варвары.
Она смолкла, предоставляя мужчинам логически завершить ее мысль.
— Так мы что, этого не сделали?! — воскликнул Пит.
И тут Макгрегор, как обычно, задал вопрос, который следовало задать:
— А почему все пошло не так?
— Я не очень-то далеко заглядывала в прошлое и не могу говорить наверняка, — ответила Мишель, — но две причины могу назвать. Одна из них, как я уже говорила, это образование. А другая — похмелье после войны во Вьетнаме.
— Где? — переспросил редактор.
А Пит тут же вспомнил, какие мысли возникали у него перед тем, как он начал читать «Реакции».
— Господи! «Наступление в канун праздника Тет»! — воскликнул он.
Макгрегор посмотрел на Пита, потом перевел взгляд на Мишель.
— Что, и эта вещь основана на фактах?
Когда Мишель кивнула, он горько рассмеялся.
— А знаете, я едва не отклонил эту повесть. Решил, что читатели не поверят. И спасло ее только описание техники, да еще внутренняя логика. И неудивительно. — Макгрегор все еще покачивал головой.
— Вы правы, — подтвердила Мишель. — Война и стала одной из причин, почему журнал стоит пять долларов. И на пушки, и на масло одновременно денег не хватило, — то есть не хватит — и разницу возместил печатный станок.
— Так было всегда, — заметил Пит.
— Верно, но я считаю это наименьшим ущербом. Как там говорил Хайнлайн: «Неважно, что гамбургер стоит десять долларов, пока гамбургеров хватает всем». Ущерб, нанесенный стране, был гораздо страшнее.
— Бунты, марши протеста и тому подобное? — спросил Пит. В повести они лишь упоминались, но составляли постоянный противовес боевым действиям, описанным как главные события.
— Это лишь крайнее проявление того, о чем я говорю. Из-за войны люди стали весьма цинично относиться к любым действиям правительства (Уотергейт также этому способствовал), и многие, когда правительство пыталось сделать хоть что-то, непременно выступали против него или считали его действия дурацкими.
А вместе с презрением к правительству пришло и презрение к любым организациям и стандартам. Боюсь, это также способствовало провалу системы образования. И, естественно, в условиях, когда всячески подчеркивалась значимость личности, все, что не вело к немедленной и очевидной выгоде, почти не получало поддержки. Забуксовала даже космическая программа — когда на орбиту были выведены метеорологические спутники и спутники связи, люди стали воспринимать их как должное и перестали думать о поддержке научных исследований и технологий, которые сделали их реальностью. Ну что я еще могу сказать? Народ охладел к науке и технологиям. И в этом горькая истина.