— Да, это верно… — протянул Сандр, внутренне ликуя. — Об этом я и не подумал. Ладно, — после паузы сказал он и сделал вид, что решился, — беру на себя всю ответственность. Ты мне покажешь, где отключаются эти самые предохранительные клапаны, и я, фумпала с ними, отключу их.
— Вы опять нарушаете параграф, — машинально произнес Соур. — В общем, я тоже решился — каждый эксперимент требует жертв.
— С каждым твоим словом, Соур, я все больше и больше проникаюсь к тебе уважением. Ты действительно Совершенный робот. Так как же отключить предохранители?
— Да, решился я, — с чувством повторил Соур. — Сформулируйте приказ.
— И только? — удивился Сандр. — Отключать ничего не надо?
— Нет. Потому что я решил, что этот приказ логичен. Сформулируйте его.
— Я, пилот разведчика “Селман”, приказываю роботу Соуру остаться на планете Х-II для непосредственного контакта с разумными.
— Вступать в контакт по возможности осторожно, стараясь не травмировать психику разумных, — добавил робот.
— Стараясь по возможности не травмировать психику разумных, — послушно повторил Сандр. — Все?
— Да. Когда вы за мной вернетесь?
— Три ску тебе достаточно?
— Достаточно.
— А как ты собираешься вступать в контакт? — с любопытством спросил Сандр.
— Я думаю, — коротко ответил робот и начал сокращаться в размерах. — До встречи.
— Желаю успеха! — злорадно крикнул Сандр в облако пара, которым окутался робот. — Передай мой привет разумным. — Он хихикнул. — Универсальная фумпала! Нет, лом ты мой железный, ни через 13 ску, ни через 100 ску я сюда не вернусь. И никто за тобой не прилетит сюда, потому что в Совете будет доложено пилотом Сандром, что робот Соур вышел из повиновения и выбросился в космос. И поверь мне — Сандр все преподнесет им в наилучшем виде, со всеми подробностями. Может быть, через 1000 ску ты поймешь наконец разницу между своей универсальностью и пилотом Сандром и почему все же для встречи с другими разумными посылают не роботов, какие бы они ни были, а живых и разумных…
— Сообщите о нашем решении в Совете, — неожиданно появившись в иллюминаторе, сказал Соур.
— Непременно. Прощай, Соур. — Сандр скорчил на обоих лицах страшную рожу счетчику морали и, прыгнув в пилотское кресло, торжествующе заорал: — Фумпала в степени и еще трижды!..
На счетчике, торопясь, одна за другой, выскакивали новые суммы штрафа. Но Сандру теперь на это было наплевать. Он уносился прочь, в глубину синего неба, а шутка, которую он выкинул с универсальным роботом, стоила несколько лишних цеталов…
…В голове у Хасана билась тупая ноющая боль. Иногда эта боль опускалась в пересохший желудок и вызывала сильную изжогу. Тогда Хасан тихо стонал и, морщась, отпивал из пиалы теплый шербет.
— Оййх… — Тугой комок снова подкатил к горлу. Хасан болезненно сморщился.
Пожалуй, они перебрали. Хасан вспомнил вчерашнюю пирушку у чувячника Али, того, что живет у пешеходной калитки Главных ворот. Уж слишком кисло было во рту. Последний кувшин был явно чужим для желудка. Можно было бы его оставить и на утро…
Он, кряхтя, встал и, шлепая босыми ногами по глиняному полу, вышел в маленький, огороженный глинобитной стеной дворик. Сморщив лицо, он посмотрел на солнце — оно стояло высоко. Вздохнув, он еще раз с нежностью вспомнил кувшин вина, который вчера так удачно обменял на полтаньги, и не спеша начал складывать сеть.
Сильно припекало солнце. Загребая ногами горячую пыль, Хасан не спеша двигался вниз по кривой улочке. Он сейчас мечтал только о том полкувшине вина, который заставит веселей бежать по жилам кровь, расклепает гудящую голову, освежит благодатной влагой пересохший рот и желудок и весело прищурит опухшие глаза. Но где достать, когда в кошельке нет даже полтаньги?..
Для начала Хасан направился к Кривому Абдулле, его лавка находилась совсем рядом, у серных бань.
Меняла Абдулла сидел у входа своей лавки и, почесывая локтем толстый живот, ел дыню.
— Мир дому твоему. Как дела, как торговля? — присаживаясь рядом с ним на корточки, издалека начал Хасан.
— Слава аллаху, — лениво ответил Абдулла и отрезал сочный ломоть дыни.
— Это хорошо, когда хорошо, — глубокомысленно заметил Хасан. — Хуже, когда плохо.
Кривой Абдулла молча продолжал есть дыню.
— И совсем никуда не годится, если у тебя дома сварливая и худая жена. Не жена, а горькая отрыжка шайтана.