— Господин больной Деготь моими стараньями вышел в здоровые люди. Он в здравом уме, в безжирном теле. Пищу может поглощать круглые сутки в астрономическом количестве. Курс лечения по моей европейской системе можно назвать чудом двадцатого века. Но таких чудес у нас много по счетам. (Он так и сказал!) Я выписываю его…
— Подождите. Я хочу еще подержать его у вас.
— Со вчерашнего дня — двойной тариф. Места нарасхват. Продукты питания дорожают непомерно. Наша Ялта потребитель, привоз стоит непомерных денег.
— Дайте ему все, что он просит, я заплачу, доктор.
— Тогда я припишу к счету еще, скажем, три дня.
— Пусть будет три дня…
Закрывая за собой дверь, Бабушкин отвел душу:
— Чумы на тебя нет! — Это в адрес процветающего врача.
Вечер выдвинул на ялтинском небе смуглую луну.
В ресторане за большим столом сытые господа слушали Терентия, который угощал их небылицами.
Господа мало пьют, но заказ обилен. (Они напьются после ресторана). Рыба с Волги, виноград из Ташкента, мясо из Орла, овощи и клубника из парников Гатчины. Разносолы из Москвы.
Василий Бабушкин останавливается у входа. Певица смотрит на вошедшего: вот это мужчина! Терентий увидел, что борец пришел, глазами передает ему: подожди.
— Господа! Предлагаю пари, если только у вас хватит наличных денег.
Что еще хочет сказать этот безнадежный космополит? Какое пари? У них ли нет денег!
У Путилова злобно сверкнули глаза, он не любит таких шуток. Барон хрипло хихикнул, Елисеев смеялся стремительными вспышками. Юшкевич подольстил:
— А зачем наличные? Одно имя, и всё!
— Уж не твое ли? — сказал Путилов.
Терентий знал, чем разжечь страсти этих сытых людей: — Кто самый сильный человек в России? Вы скажете, Иван Поддубный?
— Не ошибусь, — кивнул заводчик.
— А я знаю борца, который заставит вас поверить, что сильнее его человека нет.
Терентий под столом нащупал ботинком ногу Юшкевича, ему нужен союзник.
— Я расплачиваюсь за наш ужин и ставлю две тысячи против двух тысяч с каждого из вас, что матрос-борец Василий Бабушкин поразит всех своей фантастической силой. Он поднимет на своей спине стол, на котором разместятся десять человек.
— Ой! — вскрикнул Юшкевич, которому Терентий придавил ногу.
— Невозможно! — сказал Елисеев.
— Я бы взял такого матроса на свою яхту, — сказал барон Гинцбург.
— Десять человек не поднимет, — сказал Путилов.
— Даже девять, — сказал Шидловский. — Если я буду девятым.
— Разрешите пригласить за стол? — спросил Терентий. Певица проводила глазами рослого красавца, когда он подошел к столу петроградских господ, и запела:
Песня туманная, песня далекая
И бесконечная, и заунывная, —
Доля печальная, жизнь одинокая,
Слез и страдания цепь непрерывная…
Бабушкин за столом сказал приготовленную для этого случая фразу:
— Русскому не занимать силу у немца, француза и англичанина.
— Держу пари на ближайший гонорар! — выкрикнул Юшкевич.
Терентий открыл бумажник, отсчитал и положил на стол деньги.
Путилов потянулся за купюрами, проверил — две тысячи. Положил в свой карман. Надо было полагать, что он пари принял. Барон понял, что Терентий старается для борца:
— Зачем ему столько денег?
— Я бы мог ему дать две тысячи, но Василий Федорович хочет организовать чемпионат, — сказал Терентий.
— Я помогу ему и без пари, — сказал Шидловский.
— А знает ли он, кто вы? — спросил ядовито писатель.
— Человек! Убрать все со стола! — приказал гастроном-щик.
Певица привыкла к обстановке ресторана, пела, не теряла выразительности.
— А нет ли стола побольше, потяжелее? — заволновался Путилов.
— Я не сяду, — решил Елисеев. — Посажу вместо себя лакея.
— И то, — согласился Путилов, но взяло сомнение: — Они худые, эти людишки, пятьдесят пудов не натянут. Вот разве повара и буфетчика.
Певица, которую никто уже не слушал, подошла к Бабушкину, стойко заканчивая последний куплет:
Жаль нам допеть нашу песню унылую,
Трудно нам сбросить оковы тяжелый!..
Терентий и Шидловский сели на стол. Юшкевич тянул к столу Елисеева. Бабушкин сбросил пиджак, расстегнул ворот косоворотки, за которым показалась тельняшка. Певица была сообразительна:
— Зачем тебе это? Уйдем со мной!
— Битте шен, — галантно ответил Бабушкин. — Я стараюсь для друга.