Наконец она остановилась прямо надо мной и осведомилась:
— Это что за ямка?
— Могила.
— Вспомнила. Вы хороните своих в земле. Руками ты будешь копать до зимы.
— У высокородной есть другие предложения?
— Если бы работал лучемет, были бы. Но я тебе и без лучемета помогу.
Она вытащила из своего костюма приборную панель, при помощи которой собиралась управлять шаровыми молниями.
— Не жалко?
— Игрушка. Дома таких много.
Ее импровизированная лопатка оказалась на удивление производительной. Мы управились довольно быстро. Правда, могила получилась неглубокой, и ее сразу залило водой.
— Мой синтезатор тоже можно похоронить, — некстати брякнула она.
— У меня нет настроения для шуток.
— Ты не понял. Нам теперь нечего есть. А тебе скоро станет нечем дышать.
— Боже мой...
Мне на мгновение показалось, что вот она, ирония судьбы! Байоне все-таки убил меня, полковника-предателя, хотя вовсе и не так, как рассчитывал. Что ж, то-то его душа посмеется.
И тут же, подумав о Байонсе, я осознал, что его останки — это не только тело, но еще и скафандр!
А в скафандр встроен фильтр, который способен жрать местную углекислоту хоть целую неделю, выдавая вполне сносный воздух — правда, почти без азота, но кому он нужен?
При первом поверхностном осмотре я обратил внимание только на то, что скафандр Байонса располосован осколками. Мой сержант, судя по всему, успел надеть кольцо-катализатор, будучи тяжело раненым. (Применительно к активанту корректнее сказать — поврежденным.)
К счастью, его фильтр, в отличие от моего, оказался целым и невредимым.
— Вот эта штука поможет мне дышать, — сказал я Ресту-Влайе.
— Судьба тебя любит.
— Тебя тоже.
Я имел в виду, что выстоять против активанта — это нечто большее, чем везение.
Поняла она меня или нет — не знаю.
Когда мы похоронили Байонса, Ресту-Влайя прикоснулась к моему локтю и сказала:
— Я все проверила. Ты был прав. Твой солдат действительно имел возможность убить меня.
— Стал бы я врать.
— Выходит, ты спас мне жизнь. Зачем?
— Это невозможно объяснить. Единственное, что могу тебе сказать — не от большой любви к тойлангам.
— Хорошо. Давай отдохнем четырнадцать тиков и пойдем дальше.
— Годится.
Не глядя под ноги (везде были лужи, выбирать не приходилось), я лег на спину и сладко потянулся. Ресту-Влайя последовала моему примеру.
Я лежал сперва с открытыми глазами, потом прикрыл их, потом начал впадать в блаженную дремоту. Но полноценно отдохнуть Ресту-Влайя мне не дала.
— Хочу спросить, — сказала она.
— Изволь.
Я приподнялся на локте.
— Что это такое?
Она похлопала себя по поясу. Там в числе прочих трофеев висел мой инъектор.
Все военные знают наизусть правила поведения в плену у инопланетян. Разрешается назвать свое имя, пол, биографические и биологические данные (например: дышу кислородом, питаюсь молоком). Разрешается говорить на общие темы, выставляющие Сверхчеловечество миролюбивой и толерантной расой. Все, что касается вооруженных сил, — секретно. Технология — секретна. И еще: история человечества до двадцать второго века — секретна.
Вопрос Ресту-Влайи насчет инъектора был явно технологическим. Отвечать на него я не имел права.
Ну а с другой стороны — неучтиво отказываться от беседы. Могут и пристрелить.
— Это устройство предназначено для того, чтобы вводить в кровь различные химические препараты, — ответил я.
— Целебные?
— Да... Целебные.
— Чувствую, ты говоришь неправду, — с этими словами Ресту-Влайя сняла инъектор с пояса и взвесила его на своей шестипалой руке.
— Ты проницательна. Я сказал неправду.
В разговоре с тойлангами главное — всегда признавать свои ошибки. И побольше лести!
— Скажи правду.
«Подумаешь, инъектор! Да это любому тойлангскому эксперту по землянам известно! Никакой тайны не выдам, если объясню», — решил я.
— При помощи этого устройства я потребляю новостные пилюли. Новостные пилюли — это...
Я объяснил.
Ресту-Влайя задумчиво хрюкнула. У тойлангов две обонятельные ноздри расположены там же, где у человека, а еще две ноздри — атавистические — на затылке. Они служат для охлаждения мозга. Ими-то задумавшийся тойланг и похрюкивает.
— Неясно. По-моему, снова уклоняешься от правды. Как молекулы могут превращаться в мысли?
— Не в мысли, а в образы! Точнее даже так: импульсы, которые идут по нервам от органов чувств...