Надеюсь, я одарил ее достаточно грозным взглядом, потом помог матери сесть, а затем перевесил ее тело через перила моста. И предупредил:
— Еще можно начать переговоры, Джессика.
— Я абсолютно уверена, что не знаю, о чем ты говоришь, Барри. — Джессика, по мнению наночеловечков, изображала мамин голос.
Но меня не одурачить! Мать никогда не говорила жалобным тоном. И вообще, мы удостоились внимания нанонарода только пару дней назад. Джессика сначала даже не собиралась признавать наше с Адой существование. Потом мы сунули матушку головой в холодную воду, и Джессика соблаговолила поговорить с нами.
Я привязал большой резиновый трос к материным ботинкам, а другой конец — к перилам моста.
— Джессика, ключевое слово — «поскакали», — намекнула Ада.
…Думаю, моя сестрица ужасно струсила, несмотря на ее татуировку — лошадь, ковбойскую шляпу и вечную зубочистку в уголке рта. Ужас плескался в ее глазах, и она смаковала его. Казалось, ей это страшно нравится. Или она просто великолепная актриса. У меня бы так не вышло. Я вспомнил, как она плакалась мне тогда вечером по телефону, как повторяла, что у матери нет ничего на уме, кроме выпечки — печенья, пирожных, пирожков и таких рассыпчатых штучек со сладкой красной каплей в серединке — и «мне нужна твоя помощь, Барри, я не могу сделать это одна, Барри…». У себя в Орегонской высшей школе я получил небольшой отпуск и устное уверение моего помощника на отделении физики, что могу не волноваться по поводу работы, и на следующий же день уже ехал в автобусе в Таксон.
К приезду мама испекла мне пирог…
Я подхватил ее под мышки, а Ада схватила за ноги. Мы раскачали ее, как тюк с тряпьем, и на счет три швырнули с моста. Тоби совершенно свихнулся, он бешено лаял и отчаянно рвался с поводка.
Мы сложили руки на перилах и наблюдали, как мама летит все ниже и ниже, к поверхности реки, и длинная резиновая лента развевается позади нее. Мы слушали мамины вопли… ну хорошо, слушали просто разные крики, потому что, когда кричала Джессика, это было завывание, стон, оплакивание всех на свете разочарований, а когда кричала именно маманя, это был возглас, полный бурной радости. Или я все это себе нафантазировал… Может, у меня не было сестрицыной веры в то, что таким способом нам удастся выковырнуть наноколонию из нашей матушки.
Мы наблюдали, как матушку швыряет вверх-вниз, словно шарик на веревочке, а платье болтается где-то вокруг головы. Мы решили дать ей немного покачаться на ветру. Ада принесла корзинку для пикника, где хранился наш ланч, и мы присели перекусить.
Пока мы чавкали и прихлебывали, я услышал тихий голосок, взывающий о помощи, но решил его игнорировать. Зато поинтересовался у сестры:
— А почему бы нанооккупантам не трансформировать ее во что-нибудь, с легкостью лазающее по резинкам? Например, в гигантского паука…
— Думаю, тут сработала моя теория Кинг Конга, — ответила сестра. — Держу пари, наники углядели в маминой памяти изображение страшной обезьяны на небоскребе, и вокруг этой композиции кучу ревущей и стреляющей военной техники. Или нечто подобное. А эти мелкие дурики окончательно помешались на собственной безопасности.
Далекие крики о помощи уже разжалобили меня. Я покосился на Аду. Не хотелось бы, чтобы сестра решила, что я перекладываю на нее всю ответственность, и я небрежно предложил:
— Может, вытащим ее?
— Давай. — Ада еще разок куснула бутерброд и запихнула остатки в корзину.
Мы подняли мать на мост.
— Ну, Джессика, — сказала Ада, — хочешь еще разок?
— НЕТ!!!
— Тогда давай поговорим.
Джессика уронила мамин подбородок на ее же грудь и не подавала признаков жизни около минуты. Потом она подняла мамину голову:
— Чего вы хотите? Как заставить вас прекратить это безобразие?
— Вылезайте из матери! — закричал я, и Ада гневно глянула на меня. Ну нет у меня дипломатического таланта, что поделаешь.
— Это именно то, чего мы в конечном счете хотим, Джессика, — сказала Ада. — Нам надо обсудить условия и сроки вашего исхода.
— Абсурд, — заявила Джессика. — Каждый из нас проживает жизнь столь же важную и значительную, как и любой из вас, Ада. Просто вы двигаетесь гораздо медленнее. Ну и побольше размером. Но ни то, ни другое ничего не значит. Где ваше сочувствие ближним? Холли — наш мир. Это единственный мир, известный нашему народу. И вообще, нам некуда идти!
— Мы об этом позаботились, — обнадежила Ада и подмигнула мне. Я поднялся, не спеша прошел к грузовику и отвязал Тоби. Одним огромным радостным прыжком он вылетел из кузова. Отчаянно виляя хвостом и глядя одновременно во все стороны, то прижимая нос к земле, то нюхая воздух, он приволок меня к матери и сестре. Я дал команду «Сидеть!». Он же, усмотрев преимущество в том, что руки хозяйки связаны, безнаказанно облизал ей все лицо. Я часто интересовался, откуда собака знает, что это мама. Может, ему нравится эта непривлекательная, безвкусно одетая маленькая женщина, потому что именно она постоянно была рядом последнее время (да еще печенье пекла!), но мне казалось, что его симпатия к ней все-таки более низкого качества, чем рабское поклонение настоящей маме. А может, он просто привык к Джессике.