— Это… — он замялся.
Мы действительно не познакомились. Впрочем, теперь я знал, что паренька звали Чебой. Вряд ли это прозвище имело отношение к его реальным имени или фамилии, скорее — к форме ушей.
— Олег, — шепнул я.
— Это Олег. Он в компьютерах разбирается.
— Точно? — прищурился низкорослый.
— Точно-точно, — подтвердил я, но то ли недостаточно громко, то ли слова гражданских в этой компании попросту не имели веса.
— Очень хорошо разбирается, — убежденно заверил Чеба.
— Отвечаешь за него?
Чеба снова замялся, а я воспользовался возникшей паузой, чтобы осмотреться.
Помещение казармы, комнату размером со школьный спортзал, делил на две части ряд поддерживающих потолок колонн. Пространство слева от них занимал лабиринт из двухъярусных коек, тумбочек и табуретов. На койках вольготно расположились десятка полтора бойцов — судя по расслабленным позам и нарочитой небрежности в одежде, старослужащих. Четверо увлеченно играли в карты, остальные занимались кто чем: крепыш в тельняшке пробовал на разрыв томик устава, сухощавый паренек под монотонное «вжжж-вжжж» гонял туда-сюда большую зеленую пуговицу на перекрученной нитке, маленький Гаурия сидел по-турецки и недовольно смотрел на нас с высоты второго яруса. На правой, свободной от мебели половине комнаты собралось еще человек сорок — сорок пять. Эти просто стояли, молча, по стойке смирно, в застегнутых на все пуговицы гимнастерках. И, судя по равнодушию, с каким они встретили мое появление, стояли не первый час.
От дальнейшего осмотра меня отвлекла странная фраза, произнесенная странным голосом:
— Дедушка хочет кушать!
Именно такой тембр одна замороченная отличница с моего потока как-то раз по ошибке назвала «клавиатурным сопрано».
Я обернулся и только теперь обратил внимание на обладателя столь чудного голоса. Он лежал ничком на единственной одноярусной койке, выдвинутой на передний план. Когда я в первый раз скользнул по ней взглядом, мне показалось, что на кровати просто свалена груда одеял, теперь же разглядел торчащую из груды голову, покрытую короткими курчавыми волосами, которая с трудом приподнялась над подушкой и жалобно повторила:
— Дедушка хочет кушать!
Я вздрогнул, когда из-под кровати внезапно показалась чья-то рука, вложила в требовательно распахнутый рот шоколадную конфету и снова исчезла.
«Что за балаган?» — подумал я, и тут ко мне подскочил белобрысый очкарик с очень серьезным лицом.
— Вы действительно разбираетесь в компьютерах? — спросил он.
Я только кивнул, глядя, как похожая на змея-искусителя рука вновь вынырнула из тени, на этот раз с печеньем.
— Отлично. Значит, вы представляете в общих чертах, как функционирует контроллер винчестера?
— И в необщих тоже, — рассеянно пробормотал я.
— Очень хорошо. Идемте за мной, — сказал очкарик и, бросив взгляд на лопоухого, скомандовал вполголоса: — Чеба, на место!
Чеба моргнул и через мгновение присоединился к толпе таких же, как он, гладко выбритых и лопоухих, и растворился бы в ней без следа, если б не промокшая под дождем гимнастерка.
— Сюда. — Очкарик подвел меня к небольшой группе солдат, стоявших несколько особняком от остальных. — Встаньте вот здесь, пожалуйста, и повернитесь вот так. Хорошо. А правую руку положите во-от сюда.
— Чего? — запоздало возмутился я. То есть мне следовало возмутиться раньше, но из-за собственной легкой растерянности и не допускающего возражений тона очкарика я некоторое время позволял ему манипулировать собой и почувствовал неладное, только когда он попытался положить мою руку на гладкий затылок какого-то угрюмого толстяка. — С какого это перепуга?
— Пожалуйста, не спорьте. Сделайте, как вас просят. — И чуть тише: — Поверьте, мы о-очень устали.
Серые глаза за линзами очков смотрели так спокойно и строго, что я не нашел в себе сил, чтобы возразить, а фраза: «Я, между прочим, давно вышел из призывного возраста» — перестала казаться мне удачным продолжением разговора.
Когда я опустил ладонь на бледно-розовую лысину, толстяк не пошевелился.
— Отлично, — сказал очкарик и громко хлопнул в ладоши, похожий в этот момент на режиссера перед началом съемок или, быть может, на дирижера оркестра. — Все готовы?
Ответом ему было дружное молчание.
— Мы готовы. — Очкарик приблизился к двухъярусному «трону» и снизу вверх взглянул на Гаурию. — Можно начинать?
— Погоди. — Полуголый «будда» покосился на груду одеял, скрывающую под собой тонкоголосого пожирателя сладостей. — Ромыч, ты готов к боли?