— Говорили ли Вы с о. Петром?
— Как же! Тотчас же отправился к нему, и так как в комнате у него, при других, неудобно было вести откровенную речь, попросил его в Церковь, и там вдвоем мы беседовали, и он мне точь–в–точь сообщил то же, что рассказал о. Павел.
— Это для меня совсем неожиданно (ябу ёри боо). Содержание он в Миссии получает двадцать две ены, — ему с женой и двумя детьми, при готовой квартире, достаточно. Сил у него не меньше, чем у других священников, для управления Церковию. От новой ссоры удержаться в его воле. Итак, настоящая причина его нежелания оставаться в Одавара та, что ему надоело там, невтерпеж больше. Против этой причины ничего нельзя сказать, кроме как: «С Богом! Силою мы не намерены и не имеем права удерживать никого». О. Петр, правда, просился из Одавара; но это было в самом разгаре неладов его с христианами, больше года тому назад; и подавал прошение он тогда в гневе, в крайнем возбуждении; почему я и убедил его взять прошение назад. Теперь он в каком состоянии духа?
— Совершено спокоен и говорит о своем решении, как долго и крепко надуманном и бесповоротно утвержденном.
— Пусть и будет, как он решил. Только пусть подождет Собора. Самое важное, что нужно соблюсти в сем деле, это — что он сам решил и сам просится о переводе из Одавара. Избави Бог, если придан будет вид делу, что его изгнали оттуда. Это отзовется большим вредом для всей Церкви; тотчас же и в других Церквах начнутся интриги христиан против своих священников и требования, чтобы их переменили, ибо нигде нет идеальных священников, равно как идеальных христиан.
Я тут же продиктовал письмо к о. Петру: желание о его переводе будет исполнено; только пусть он потерпит до Собора; пусть соблюдет мир с христианами, чтобы никто не сказал потом, что он не вышел, а они изгнали. Теперь его прошение не будет принято уже и потому, что в Одавара некем заменить его до Собора. Но пусть он и своих сторонников приучает к мысли о разлуке с ним, чтобы они потом не возмутились и не стали враждовать против нового священника, как немирные враждовали с ним.
О. Павел Савабе с Петром Исикава прислал записку с просьбой о вызове его из Одавара. Ему я ответил, чрез Исикава: пусть окончит то, для чего отправился, то есть преподаст Таинства Покаяния и Евхаристии тем, которым еще не преподал, и затем вернется; дело же о. Кано для него совсем постороннее, и им ему смущаться нечего.
Обрадовался я очень и тому, что подозрения мои в недобросовестности о. Павла оказались совершенно напрасными. На сей раз он нисколько не нарушил святости своего долга и дела.
6/18 марта 1899. Суббота
первой недели Великого Поста.
Продиктовал я вышеозначенное письмо о. Петру Кано секретарю Нумабе, но ночью передумал: злоупотребить могут, — скажут, из Миссии велено было о. Петру удалиться из Одавара. Потому утром не подписал приготовленного письма, а сказал, чтобы Исикава частно от себя написал о. Петру, в ответ на то, что он говорил Исикава; мысли могут быть те же.
В половине восьмого часа был малый звон на утренние молитвы и правило ко причастию. Когда все учащиеся собрались, о. Феодор Мидзуно прочитал. В начале девятого правило было кончено и зазвонили в большой колокол к Литургии; по Трезвону я вошел, и, когда облачили, читаны были часы, чтобы сократить несколько службу, — В мирном и молитвенном настроении я служил до Херувимской, когда увидел в конце Церкви только что появившегося Пантелеимона Сато, кандидата, который не был ни на одной службе доселе. «Ужели причащаться?» — подумал я, но тотчас же успокоился мыслью, что пришел просто помолиться. Но каково же было мое изумление и смущение, когда, открыв Царские врата ко Причастию, я увидел и еще трех кандидатов, кажется, только что пришедших в Церковь, — Минато, Сайкайси, Хигуци, — выступивших всех четверых вместе с причастниками? Молча приобщил я и их, когда подошли; но расстроился новый день: печаль горькая снедает душу. Хотел было, тотчас по выходе из Церкви, известить их, чрез Сенума, что вперед лишу их причастия, если будут так неблагочестиво вести себя в отношении к нему; написал к Сенума и письмо о сем; хорошо, что не тотчас послал; в гневе сделанное всегда грозит потом укором в глупости поступка. Спаситель не изгнал из горницы, где совершал пасху с учениками своими, и Иуды, — могу ли я изгнать их?.. Хотел потом призвать Сенума и сказать, чтобы объявить им, что уподоблю их в слове пред Причастием Иуде Искариоту, коли будут так вести себя; конечно, не назову их по именам, но все поймут о них, ибо для всех очевидно, что их никогда нет в Церкви, до самого времени Причастия, а я должен отражать их соблазн учащимся, подаваемый их примером поведения.