9/21 апреля 1899. Пятница
шестой недели Великого Поста.
Дообеденным переводом мы с Павлом Накаи закончили наши предпасхальные занятия. Остановились на паремии из Пророка Исайи в третию неделю Великого Поста, в среду. Школы были окончены занятиями после полудня сегодня.
Вечером была всенощная, на которой — все учащиеся; пели причетники и преплохо — слишком спешно. Служили в правом приделе.
Утром я написал на имя Коочёо Ивана Акимовича Сенума внушение наставникам Семинарии во время говения ходить в Церковь, хотя мало надежды на то; с этим беспринципным людом, думающим только о брюхе и постели, что поделаешь?
10/22 апреля 1899. Лазарева Суббота.
С шести часов Литургия в правом приделе, отслуженная о. Романом и пропетая причетниками; все учащиеся были; приобщались большею частью служители училищные. После — панихида по Анне Кванно и другим сегодня; все ученицы молились; служили те же.
Матфей Юкава, из Накацу, пишет, что у него о. Павел Кавано крестил двоих, из которых один был доселе заклятым буддистом, а теперь такой же ревностный христианин; благодать Божия, видимо, переродила человека; письмо отдано для напечатания.
Игнатий Камеи, из Хиросима, извещает, что больной параличом катихизатор Лука Кадзима совсем близок был к смерти, но по совершении над ним таинства елеосвящения значительно поправился.
Из тюрьмы в Хоккайдо Иосиф Игуци и приятель его язычник Хирота благодарят за посланные им христианские книжки; письмо Хирота очень трогательно; если б был с такой душой до тюрьмы, то, конечно, не попал бы в тюрьму.
Днем были три епископальных миссионера, из которых один — из Индии — хвалился успехами там между браминистами[1] и магометанами; тоокейский же один хвалился, что японцы, делающиеся христианами в Лондоне, охладевают, возвратясь в Японию. Еще бы!
За всенощной было много христиан. В первый раз сегодня читано Евангелие по большому напрестольному японскому. Написанное чисто евангельскими (крупными) буквами стариком Алексеем Оогоем, отличным каллиграфом, переплетенное в золоченые доски, взятые с старого русского напрестольного большого Евангелия, и в отличнейшем бархате темно–малинового цвета с золотым обрезом, с закладной лентой голубого цвета, шириной чуть не в страницу, с оттиском крейсера «Россия» на концах (откуда и пожертвование). Евангелие было бы прилично какому угодно Собору и в России. Днем я освятил его; читал возможно громко и раздельно так, что, конечно, все слышали и все поняли; поняли потому, что проще перевода, кажется, уж и быть не может, и, между прочим, он совсем не вульгарен, не дерет уши разными «кери» да «керува». Собственно и напечатать бы уже можно было наш перевод, без сомнения, лучший из всех существующих доселе (странно было бы, если бы иначе, — мы пользуемся всеми ими), но все же может со временем сделаться и несколько лучше, исправней.
«Слава Тебе, показавшему нам свет», — сказал на облачальном месте, еще не окончив помазывать святым елеем; кончил во время последней ектении. Христиане из города все были со своими вербами и свечами — видимо, обычай уже установился и, кроме того, почти у всех свечи были с вырезанными кругообразно бумажками в предупреждение капанья на платье или вниз на ковер.
После всенощной дьякон Яков Мацуда исповедался весьма долго, рассказывая и повторяя одно и то же, почти час. Впрочем, польза исповеди на нем же и видна — гораздо лучше делается как человек и как диакон. Давай Бог ему!
Старший диакон Стефан Кугимия, к сожалению, болен; придется служить с одним Мацуда все службы страстные и пасхальные.
Погода преплохая: прошлую ночь была буря с дождем; сегодня почти весь день дождь. При всем том прибежище христиан к Церкви довольно обильное.
11/23 апреля 1899. Вербное Воскресенье.
Утром крещения, между прочими — двух семинаристов (Александра Андо, сына богатого язычника, и другого), двух учениц Женской школы, слуги Ивана, сына ботаника Даниила. К Обедне — много причастников (до девяноста), христиан очень много.
За Обедней сегодня в первый раз диакон читал Евангелие на облачальном месте. Так вперед всегда и будет, чтобы Евангелие было слышно всем; с амвона же, при слабом голосе японцев диаконов, Евангелие почти никому до сих пор слышно не было как следует. И за всенощной с этого времени священник будет читать Евангелие на средине церкви, как то делается в иных и русских Церквах (так читаемо было Евангелие в Николаевске, в Соборе, когда я зимовал там с 1860 на 1861 год, при Высокопреосвященном Иннокентии).