Карогнис прекрасно рисовал, я заснял несколько его гравюр, вы, наверное, видели. Думаю, сложись судьба иначе, люди и мавы стали бы неплохими друзьями.
Да, я знаю, люди их однажды перебили, но что это были за люди?! Дикари! Да и мавы, наверное, в то время от зверей мало отличались. Мамонтов вон тоже уничтожили люди, как и пещерных медведей. А вдруг и мамонты собирались стать разумными? Кто ж знал…
Да. Да, повторяю еще раз: Карогнис не делал попыток помешать мне вернуться. Мы расстались добрыми друзьями, хотя каждый из нас знал, что само его существование отрицает для другого возможность существовать.
Нет, я не думаю, что мы снова встретимся. Вероятность слишком близка к нулю. После моего доклада, как легко понять, остров Еккетаг стал запретной зоной, все намеченные экспедиции отменили. Даже если проект не закроют, а меня снова пустят в прошлое — это будет другое прошлое, в другом регионе. Ожидать повторной встречи? Все равно что бросить с самолета две иголки в океан и ждать, что они упадут одна на другую.
Джонатан Уэбб, «Судьбы нет», август 2029
(фрагмент биографической повести)
Сегье улетел на рассвете, милостиво оставив Коулзу пистолет и два патрона (на случай осечки). Большую часть оборудования экспедиции он бросил; проклятый безумец, очевидно, планировал предательство уже много дней и загодя под предлогом исследований перенес базу на Мадагаскар, почти за три тысячи километров от плато Лопэ.
Коулз стиснул зубы от мысли, что не сможет предупредить коллег. Сегье, разумеется, не станет терять времени в будущем и сразу по возвращении отправит на плато карательную экспедицию. Ничего не подозревающие солдаты перестреляют собственных предков, веря, что спасают человечество от смерти…
Коулз не сомневался, что если бы Кьон Сегье успел ощутить миг, в течение которого человеческая раса исчезнет навсегда — он бы улыбнулся, погибая вместе с ненавистными ему людьми.
Так или иначе, бездействовать Коулзу не хотелось. Он знал, что не успеет помешать безумцу, и все же отказывался сдаваться без боя. Первым делом хрононавт отрезал себе раздробленную ногу, едва не лишившись сознания от боли, и соорудил примитивный подвес для раненой руки. Запас медикаментов в аптечке скафандра быстро иссяк, и уже на третий день бороться с болью приходилось лишь силой воли.
К счастью, канистра с водой и тюбики «космической пищи» остались в лагере. Коулз понимал, что в его состоянии куда-то ползти — чистое безумие, и ломал голову над планом подачи сигнала. Увы, собирать радио было не из чего; выстрел Сегье раздробил встроенный в скафандр приемник, а других с собой не брали.
Костер? За три тысячи километров? Хе… Искровая радиостанция, азбука Морзе? Идея хорошая, только делать не из чего. К тому же левой рукой да без ноги много не наработаешь. От безнадежности своего положения Коулз чуть ли не волком выл.
И тогда решение пришло само. Оно было столь простым и элегантным, что Коулз не сразу поверил в его реальность. Но чем больше он размышлял, тем яснее становилось: другого выхода нет. Раненый солдат даже улыбнулся, представив лицо Сегье; надменный урод точно не ожидал подобной сообразительности от «мартышки».
Подготовка заняла пару часов, и наконец, выпив последнюю, тщательно сберегаемую таблетку болеутоляющего, Коулз начал ползти. До пещеры, где раньше обитали существа, сходные с австралопитеками, было около пятисот метров. Когда вертолет экспедиции появился в небе, племя в панике бежало, и с тех пор Коулз ни разу не видел аборигенов. Сейчас это было ему на руку.
Коулз многое испытал за неполные сорок лет своей жизни. Ему довелось и падать в горящем самолете, и прыгать в море с тридцатиметровой высоты, и даже катапультироваться сквозь не успевшие отстрелиться лопасти подбитого «Команча». Раны, полученные от Сегье, были не первыми следами такого рода на теле бывшего летчика.
Однако все эти испытания оказались детскими играми по сравнению с короткой, полукилометровой дорогой к пещере. Подобных мук Коулз еще не знал. Обрубок ноги жарили на сковороде, в плечо жестоко били клюшками для гольфа. Каждое движение отзывалось мутным клубком боли, несколько раз Коулз терял сознание, но заставлял себя ползти, кусая губы. Иногда он кричал, дергаясь в агонии, сыпал проклятьями, грязно ругался. Однажды заметил, что веревка, которой была привязана канистра с водой, перетерлась о камни. Отполз несколько шагов назад, зубами затянул узел…