Превосходный шлем вместе с двухслойными наплечниками оберегал его от размашистых рубящих ударов сверху, а щит, по-прежнему висевший на груди, до времени гасил выпады копейщиков.
Размеренно орудуя клинком, Бран сразил на месте уже четверых, а семерых искалечил.
Конец его счастью положил вражеский шестопер — железные ребра прогрызли щит на всю глубину, и его измочаленные обломки ореховой скорлупой опали на землю.
Теперь грудь Брана отделял от хищных варварских клинков лишь чешуйчатый панцирь. Многим воинам о таком приходилось только мечтать. Но Бран вдруг почувствовал себя невероятно уязвимым, почти беззащитным…
Припав на колено, он попытался подхватить оброненный варварский щит, но удар вражеской палицы, гулко ударившей по шлему выше наносья, отшвырнул его назад.
Кое-как Бран встал на четвереньки. Копье, направленное ему прямо в бок, принял на себя один из его воинов, его звали Луш. Герой упал замертво, оплатив своей смертью несколько мгновений, которых достало Брану для того, чтобы подняться.
— Спасибо тебе! — Бран поблагодарил павшего вслух, как требовал «Йавин-Дамин».
Клинок Брана метнулся к горлу убийцы Луша, но был отбит узким жаловидным мечом какого-то верткого глевского простолюдина. Этот варвар был молод и, вероятно, совсем беден — он не носил даже холщового панциря.
Разъяренный Бран провел выпад на одеревеневших от усталости ногах, силясь достать незащищенный живот наглеца.
Глев ушел от удара, дерзко скаля гнилые зубы.
Раззадоренный Бран перехватил меч обеими руками и отступил на шаг, как бы побуждая супротивника приблизиться.
Бран не сомневался, что глев обязательно ошибется в оценке дистанции, как это свойственно малоопытным бойцам, и станет для него легкой добычей.
Так наверняка и случилось бы, если бы не удар копья, который настиг Брана со спины. Удар был сильным и, хотя пришелся на наплечник, все же лишил Брана равновесия. Чтобы не упасть лицом вниз, он был вынужден сделать размашистый шаг вперед. Молодому глеву этого было достаточно — с победным воплем он напрыгнул на Брана, одновременно вонзая свое смертоносное жало в грудь огдобера Ларсы.
Острие варварского клинка нашло себе путь между чешуями доспеха и, пройдя сквозь ребра, вонзилось в сердце.
Рот Брана затопило соленой густой кровью. Взор заволокло мглистым туманом.
— Господин огдобер ранен! — закричал кто-то из воинов.
Это был самый страшный миг.
Не только для Брана, но и для его дела.
Стоит только унынию овладеть воинами — и битва проиграна. И она была бы проиграна, если бы в задних рядах варваров не раздались первые перепуганные вопли.
Глевы наконец заметили пехотинцев Хенги, несущихся во всю прыть — их подгоняли мороз и страх.
Бран не чувствовал боли. Точнее, в какой-то миг перестал ее чувствовать, словно она вышла из него вместе с первыми натужными выдохами.
Молодой варвар без доспехов, зарубленный на месте рассвирепевшим Слодаком, не успел извлечь свой меч из тела раненого Брана. Когда варвар падал, клинок сломался о ребро, и его острие осталось в сердце Брана. Смертоносное железо перекрыло рану. И лишь благодаря этому Бран не истек кровью на месте.
Его споро оттащили внутрь колесничного круга и посадили, прислонив к треножнику с варварским штандартом.
Никому, даже Шани, казалось, не было до него дела, ведь варвары наседали со всех сторон.
Немногочисленные гвардейцы являли собой страшное зрелище — израненные, залитые кровью и потом, разгоряченные боем, они курились густым белым паром, и каждый из них сражался будто бы в мареве. А может быть, это марево лишь грезилось Брану наяву…
Ясность сознания то возвращалась к огдоберу Ларсы, то оставляла его. Надолго ли? Бран не мог сказать определенно.
Но кое в чем он был все же уверен.
По правую руку от него посвистывали стрелы. Значит, конные лучники все же вышли к дубраве и как следует пристрелялись.
Там, где еще в начале боя в колесничном круге открылся просвет, громоздилась теперь облая, жутковато пошевеливающая щупальцами еще не вполне мертвых рук и голов, груда тел высотою в полтора человеческих роста.
Когда Хенга и его пехотинцы уже выдохлись, не дойдя до колесничного круга десяти шагов — они буквально завязли в гуще израненных глевов, — откуда ни возьмись появились Сротлуд и его сыновья.