Готовя этот материал, я встретился с А.Н. Яковлевым. Надо сказать, что беседовать с Александром Николаевичем Яковлевым — занятие увлекательное, но не простое. Отвечая на поставленный вопрос, он тут же формулирует свои вопросы и следует за собственной мыслью, движение которой неожиданно и всегда интересно.
И.Я.: — Как вы определяете для себя жанр вашей книги?
А.Я.: — Обычно принято называть это мемуарами, и я вроде пишу мемуары. Но, на самом деле, меньше всего забочусь о мемуарах, хотя пытаюсь в передаче событий быть точным. Меня все время преследовала какая-то иная забота — внутренняя. Поразмышлять — что все-таки произошло в России? И почему так произошло? Ведь, на самом деле, нельзя же всерьез воспринимать как закономерность будущего химеру марксистской идеологии. Вся она состоит из обещаний. Понимаете, все в будущем и все — обещания.
Раньше это не приходило в голову, считалось ритуальным. Было объявлено, что нас ждет счастливое будущее, и оно неизбежно. Вот мы и жили, верили, что это — неизбежность, хотя это было всего-навсего спекулятивное пожелание. Почему так получилось? Ведь марксизм долго не воспринимался в России. Одно время у нас господствовало в общественном мнении народовольчество.
И.Я.: — Там была другая идеология.
А.Я.: — Да. И Каляев, и Ткачев, и Лавров, и наши умные и неумные анархисты. А потом социал-демократия. Почему она получилась у нас уродливая и расколотая, а верх взяла установка на насилие? Ведь массовый террор придумал не Ленин. Уже Нечаев звал к топору. Откуда в России вся эта ненависть к цивилизованному миру как к таковому? Откуда убеждение, что Россия — это особая страна.
И.Я.: — Этот комплекс идей иногда называют — мифология «третьего пути».
А.Я.: — Да. Откуда все эти мифы? Не буду утверждать, что я полностью разобрался. Когда начинал размышлять надо всем этим, мне казалось, что все проще. Несколько дет назад я написал о большевизме книжку «Откат». Тогда представлялось, что ключики не такие уж хитрые, не так много на них зубчиков. Оказалось, что чем больше вникаешь, тем сложнее эта проблема.
И.Я.: — Итак, «Сумерки» — книга, в которой на фоне личных воспоминаний решается главная проблема—разобраться в вечных русских вопросах.
А.Я.: — Например, мы тысячу лет поклонялись людям, а не законам.
Это ведь страшное дело — вот придет новый президент, вот все изменится! И заметьте, фетишизация власти снимает ответственность с человека. Нет заботы о том, кто ты такой в этом мире? Что ты-то можешь сделать или не сделать, на что способен?
Возьмите историков. Прежде всего они должны излагать фактическую историю. Но фактическая история России в XX веке страшная, невыносимо жуткая. И я задаю себе оскорбительный, казалось бы, вопрос. Пятнадцать лет читаю секретные документы. Мы уже издали 34 тома материалов Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Когда читаешь, думаешь, ну а кто же мы?
И.Я.: — Страшный вопрос.
А.Я.: — Страшный. Скажем, я читаю один документ: некий Вяткин, начальник НКВД, где-то в Житомире создает расстрельные группы и сам расстреливает людей, в том числе детей. Как это можно объяснить? Нам семьдесят пять лет объяснял и, что это — необходимость. Это — гуманность.
И.Я.: — В 1928 году в прессе отмечался десятилетний юбилей расстрела царской семьи. Убийцы царя публиковали воспоминания.
А.Я.: — Вот Троцкий по поводу «философского парохода» пишет, что это была гуманность, потому что при перевороте военном мы бы все равно их расстреляли. Ведь мы считаем, что живем в цивилизованном мире. Хотим, чтоб нас считали цивилизованными. Это какое-то умопомрачение. Мы — варвары. Пока человек убивает другого человека, он не может называться цивилизованным человеком, и общество, которое убивает человека, не может называться цивилизованным.
И.Я.: — Полковник Буданов для многих герой.
А.Я.: — В этом все дело. Появись сейчас человек с огненным взглядом и призывами «Бей жидов (или кавказцев, или татар), спасай Россию», что будет?
И.Я.: — У меня к вам вопрос на близкую тему. На днях я зашел в большой книжный магазин и обнаружил там специальную полку; на которой стояли апологетические (подчеркиваю, не аналитические, а апологетические) книги о Сталине. И еще одна полка апологетики Советского Союза. Как вы думаете, насколько долго будет продолжаться эта линия? Как вы осмысливаете эту тенденцию?