– Да ладно тебе. Вон девок сколько. Любую бери – глазом не моргну.
Поняв, что Митька не хочет выходить на честный бой, Гринька как бы в шутку затеял возню с ним. Обхватив Митьку поперёк, он сжал его так, что захрустели кости, и шепнув: «Слышь! Не замай Миньку… Голову отверну», – грохнул его через себя о землю. Когда Митька, кособочась, встал, конский топот раздавался уже далеко за селом.
Дымкой окутались цветущие яблони. Играла Минькина гармония. Весело смеялись девицы. В низине над рекой щёлкали соловьи.
Когда встречи стали постоянными и допоздна, бабаня Матрёна заволновалась и рассказала о своих опасениях деду Фёдору. Тот погладил сухой рукой окладистую седую бороду и, расправив в доброй улыбке суровые морщины на лице, успокоил жену:
– Молоды ещё грешить. Душеньки у них чистенькие, как вода в роднике. А уже ликом-то оба – хоть икону пиши. Парень хороший, только бедный…
– Я и говорю про то, – поддакнула бабка Матрёна. – Отпугнёт хорошего жениха. А я уж, чаю, к осени сватов ждать надо. Ты уж поукороти малость внучку с гуляньями-то. Не дай Бог, слухи нехорошие пойдут…
Дед Фёдор, пораскинув умом, согласился:
– В поле с собой брать буду. На гумне некогда хороводы водить. Работы невпроворот. А сватов зашлют – не беда. Всю жизнь под своим крылом внученьку не продержишь. Честь по чести выдадим, коль хороший человек сыщется. Чай, сундук-то уже приготовила? Смотри, Матрёна, она хоть и сирота, да наша внучка. Чтоб в любой дом не стыдно было отдать. А Миньку не гони. Дети они ещё… Да и жалко мне его. Не такой он, как все.
Бабка Матрёна, зная крутой нрав мужа и опасаясь ему перечить, всё же сказала:
– Ты уж, отец, не больно её работой принуряй на гумне-то. Красота бережение да негу любит. Успеет наработаться…
Дед Фёдор недовольно хмыкнул: мол, без тебя, старая, знаю.
…Прошёл сентябрь. Тёплый и тихий октябрь поселился в полях. Нежаркое ясное солнышко ласково и грустно смотрело на посеревшую землю. Плеснули ноющей желтизной клёны в лесу, богатые шафрановые шапки надели молчаливые дубы, склонила кроваво-красные гроздья ягод, вошла в пору ранее неприметная калина. Протянуло от неё к раскидистому вязу сверкающие нити бабье лето. Лёгкая тихая грусть нет-нет, да и охватит сердце. Осень…
Гринька с отцом, управившись в поле, работали на мельнице у Селезнёва в соседнем Захаркине. Большого помола ещё не было, но с раннего утра у мельничных ворот уже выстраивались подводы с мешками зерна. Гринька играючи подхватывал с весов тяжеленные осьминные мешки и почти бегом нёс их к засыпной яме. Мужики восхищенно дивились силе и ловкости парня. «Киреич, – говорили отцу, – ростом не в тебя, а вот силушку от тебя черпанул. Смотри, как мешки тютюшкает! И усталь не берёт». Отец добродушно улыбался, радуясь за сына. Но сам никогда не хвалил его. Скупой был на похвалу. В работе и строгости держал своего старшего. Даже на улицу отпускал его с наказом: «Не загуливайся. Завтра чуть свет разбужу». Так что приходилось Гриньке порой и поспать-то часок-второй, когда властный голос отца поднимал с постели. И начинался новый день, наполненный работой без конца и края.
Гринька не роптал. Всегда был весел. Любая работа давалась ему легко, ко всему имел сноровку и понятие. А минувшим летом жизнь его краше стала. Появилась у него зазнобушка – грудастая светловолосая Пелагеюшка из Ямпольевки. Гринька с лица-то не больно казист. Крупный нос, крепкий подбородок, вихрастый непокорный чуб и маленькие синие глаза. Но всегда весёлый, шутливый и светлый, он по душе был многим девицам. Гринька выбрал под стать себе – небольшого роста, крепкую и работящую Пелагеюшку. Два раза подрался из-за неё с ямпольевскими ребятами. Отбил Пелагеюшку и стал её ухажёром.
Молодёжь пользовалась последними тёплыми деньками. Вечером со скотиной уберутся, подфорсятся, кто какую возможность имеет, – и за околицу. Песни попеть, хороводы поводить, в игры поиграть да ненароком дружка милого или подружку желанную за руку взять и увести в тёплую ночную тишину.
Одна беда – гармония у Миньки совсем расхудилась. Сипеть стала и похрипывать. И как ни клеил её Минька, как ни латал – надолго не хватало. Сверстники знали, что он давно копит деньги на новую гармошку. Да медленно шло это дело. Не с чего было копить-то. Вот Гринька как-то и бросил клич: всем миром помочь справить Миньке новую гармонию. Откликнулись все, кто мог. Лишней копейки, знамо, ни у кого не было. Но ради такого дела наскребём малую толику. Да и что за жизнь у молодых без гармонии. Ни встретиться, ни повеселиться, ни поплясать, ни песни попеть, ни попечалиться всласть, ни погрустить.