А Николай Ивеншев только напомнил еще раз, что так оно и есть, и все это прекрасно работает именно тогда, когда всякие там стимулы и мотивации уже просто не работают. Всегда хочется найти кого-то, кто переживает такие же чувства, так просто легче поверить в себя иной раз, правда ведь?
А вот еще. Посмотрите, что приготовил в своих письмах к сыну Ивеншев-старший! Вы только прочитайте эти строки о любви, точнее даже сказать, о «русской любви» в широком смысле этого понятия. О любви русских к русским, о нерешительности и просто о настоящем чувстве, которое случается не только у подростков, а сидит в голове в виде робких мыслишек каждого из нас. И в моей, конечно, тоже сидели эти фразы не раз и не два, сидели и качались, как дрожащие зимой птицы на проводах:
«Я приходил домой. Шарик звякал цепью и во сне еще гавкал, кое-как, несерьезно. Я пробирался в свою «резиденцию», пыльный сарайчик. Ложился в тряпки и не спал. Я думал: «Вот дурак, что же я ей ничего не сказал? Мне нравится её коленка, её ладошка, голос с каким– то мягким порокатыванием. Ну и что, что она готовится в продавцы, завтра же ей все скажу, и мы поженимся. Мне хочется уткнуться носом в её чудесно пахнущие волосы и дышать, дышать».
Потом я все-таки доставал свой «Амбарный журнал» и писал в него слова, похожие на стихи. На другой вечер, я хоть и встречался со своей будущей продавщицей, но ничего ей не говорил, никаких намеков даже. Все смеялись чему-то. Профукал девушку. Она потом вышла замуж за крепко пьющего электрика. Сколько раз сдавала она его на леченье, потом опять привозила, таскала из речных кустов. Но не расходится и по сию пору с этим чудищем. Может, любит? Иногда бывает, что любят всю жизнь только прошлое, одно какое-то легкое, разрывающее сердце нежностью, мгновение. Не знаю, как у других. У русских так.»
Ивеншев – тонкий эстет и, конечно, любит жизнь, он говорит и словами своими рисует то, что не могут изобразить посредством слов другие авторы. А не могут только потому, что не все способны так чувствовать жизнь и природу. Не всякий даже самый маститый автор способен на это, не всегда ведь талант граничит с даром, и наоборот… Но вернемся снова к письмам Ивеншева любимому своему сыну:
«В мире, осененном Божьей милостью, разлита ласка и надежда, нежность. Лермонтов в своих заметках пишет о том, что он помнит над собой колыбельную песню матери. Ему года не было, а он помнит всю интонацию колыбельной. Это ли не дуновение надежды? Ты полистай-ка страницы всей нашей русской литературы, погляди словарь Даля – там всюду мудрая нежность. А природа наша?! Из-за нее не могут бросить мир немощные, измученные болезнями старики. Горькие, горько-сладкие степи, в которых с полынком мешается запах кашки, городская клумба с фиалками нежно сердце щипает. Медный закат и розовощекий восход. Стрекот тех самых кузнечиков, которые лягались в моей детской ладошке.»
Пока вы еще там, в этом отрывке, давайте прочтем последний пример из текста и поговорим об этом всем сразу. Вот как вспоминает Николай Алексеевич те славные деньки, когда дети наши маленькие, да и мы сами, наверное, от этого всегда моложе…
«Зима вдыхает в наши легкие здоровый мороз. Многие, и поэты, и прозаики, не боясь плагиата, писали, что снег пахнет яблоками. Это так точно, что не повториться просто грех. Сыночка! Как хорошо было бы сейчас пройтись с тобой рука об руку! Я вспомнил то самое время, когда выносил тебя, завернутым, как новогоднюю игрушку, к стенке кирпичного дома, чтобы не дуло. И ты жмурился от солнца, это походило на улыбку.»
Знаете, а у меня тоже есть мой сыночка. Его зовут Артем. Сегодня, в день, когда я работал на этой статьей, он, как обычно, собирал свой конструктор «Лего», и в перерыве от работы я его случайно назвал «Артем!» Вообще-то его так и зовут, но я сам вздрогнул от этого заглавия: «Когда это я называл его так и почему я сказал сейчас это слово?!» – подумал я. Он, конечно, тут же подбежал и сказал:
– Пап, не называй меня так, ладно?! Говори по-нормальному!
– Хорошо, сыночка! – ответил я также автоматически, будто я – компьютер и пару секунд назад просто произошел какой-то сбой. Потом я прокрутил еще раз то, что случилось пару секунд назад, и мне стало как-то особенно стыдно, потому что я называю и называл его всегда так: «Сыночка», «Мой сынок» или на худой конец просто «Мой Темка». Видимо, тогда просто усталость дала о себе знать или еще что…