Сага о предпоследнем
Сага о предпоследнем
Книжный ряд / Библиосфера / Субъектив
Замостьянов Арсений
Теги: Александр Мясников; предисл. епископа Тихона (Шевкунова). Александр III.
Эту книгу читатели ЖЗЛ ждали долго. Дело в том, что за последние годы в почтенной серии с факелами на корешках вышли биографии не одного десятка правителей России – от великих князей до первого президента. Капитальных исследований удостоились даже те, кто зацепился за власть на месяц-другой, ничем не проявив себя на престоле. За это время Александр III для многих стал символом несостоявшейся безреволюционной судьбы России. Ностальгия по несбывшемуся захлестнула многих. Как верили наши «шоковые терапевты», что «невидимая рука рынка» всё обустроит, так сегодня многие уверены, что «возвращение к истокам» и консервация благолепия обеспечат нам «и стол, и дом». Все мы склонны к убаюкивающим иллюзиям. Главное – не увлечься этим сверх меры и вопреки здравому смыслу. Никакой идиллии не было, борьба шла и в правительственных кабинетах, и в подпольных кружках, и в великосветских салонах, и в каторжных норах… Вышло несколько апологетических книг о Миротворце (самая заметная из них – Александра Боханова). А в ЖЗЛ Александр III всё не выходил. И вот, наконец…
Думаю, читательское внимание этой книге обеспечено, хотя премьера состоялась и без громкого юбилея. Многим хотелось бы разобраться в ворохе легенд и подробнее рассмотреть 13-летнюю мирную вахту предпоследнего Императора Всероссийского. И книга вышла основательная, как сам император-миротворец. Александр Мясников, в отличие от предшественников, при всей очевидной любви к герою не стал упражняться в панегирическом жанре. В повествовании нелишними оказались «черви сомнения» – а без них какая может быть аналитика? А главное – сквозь документы, письма, поступки, исторические анекдоты проступает личность, проступает русский характер, за который царя одни любили, а другие опасались.
В СССР царя-реакционера не жаловали, хотя рьяная ненависть по отношению к нему не культивировалась. Его воспринимали как гробовщика либеральных Великих реформ, а к ним советские историки относились, как известно, тоже без восторгов. Словом, в разряд главных пугал реакционный самодержец не вошёл, его просто подзабыли – по крайней мере, мало кто знал Александра Александровича в лицо.
В любом разговоре об Александре III неизбежно звучат напевы о его богатырской наружности, об истинно русском былинном характере. В книге Мясникова психологический портрет самодержца куда богаче на оттенки. Это не «патриотическая функция», а полнокровный человек – существо противоречивое. Словом, вместо официозного парадного портрета мы получили современную сагу, в которой герой разнообразно проявляет себя и в семейном интерьере, и в большой политике.
Считать Александра III успешным искоренителем революционных настроений нельзя. Да, террор удалось приостановить, но стратегически и либеральное, и социалистическое сопротивление самодержавию усиливалось. Император умер в 1894-м, а уже через десять лет Россию трясло – и в историческом контексте отгородить эпоху Александра III от революционного пожара невозможно. И здесь не обойтись без анализа «развития капитализма в России». Пожалуй, об этих материях в книге написано скуповато, есть только намётки. Зато мы видим царя-патриота, почвенника. По его указу даже Министерство иностранных дел перешло, наконец, на русский язык. Между прочим, и русскую литературу в гимназиях стали изучать серьёзнее.
В последние годы у нас то и дело к месту и не к месту повторяют царский афоризм: «У России два союзника – её армия и флот». Сказано крепко. Но, к сожалению, этот принцип стал оправданием инертности для дипломатов и политиков. Дескать, пущай военные работают, у них ракеты большие, а с нас взятки гладки. Но Александр III как раз показал себя как влиятельный арбитр в международных делах. К тому же он заключил самый масштабный союзнический договор в истории Российской империи. Последствия этого шага оказались противоречивыми, но ясно одно: император понимал, что изоляция гибельна для огромной империи, и был инициатором изобретательной внешней политики.
Образ царя-миротворца почти не проявился в поэзии. Зато есть несколько гениальных полотен кисти Серова, Репина и Крамского, а ещё недурная конная статуя работы Паоло Трубецкого. С художниками у императора сложилась взаимная любовь: он сделал для русской живописи, пожалуй, больше всех других монархов, ценил её и лелеял. Колоритен и архитектурный образ его краткой эпохи: узоры русских теремов, приспособленные к масштабам индустриального века. Во времена, когда строится Транссибирская магистраль, а центральные улицы освещает электричество, в гениях на престоле нет необходимости. Про Александра Александровича не скажешь: «Россию поднял на дыбы». Трудно вообразить его собеседником Вольтера и Дидро. Но он был мыслящим и деятельным человеком своего времени. Такой портрет получился у автора книги.