Изумил врач (профессор Беридзе): он без сочувствий и сантиментов сообщает Рите о страшном диагнозе (жить вам осталось три месяца!), и тут же настоятельно предлагает больной завещать свои органы клинике (они очень важны для науки). На самом деле Рита здорова (Костя подменил медкарты Маши и Маргариты), а «смертельно больная» Маша вместо обещанных трёх месяцев преспокойно и весьма интенсивно живёт уже два года и идёт к своей цели. Какая-то неправда и в том, что она, привязавшаяся вроде к Косте, в тесной гримёрке клуба неожиданно изменяет ему с каким-то неизвестным господином, не появляющимся в кадре ни до, ни после. Безусловно, подобные предательства бывают не только в кино, но здесь, думается, это нужно сценаристам для того, чтобы Костя, только что укравший у отца двести тысяч евро для Маши, её застукал с другим, ужаснулся и с горя пошёл топиться. Он таки пошёл. Его соучастница Рита (она раскрыла Косте код сейфа), рассчитывавшая на половину уворованной суммы, тоже очень расстроена и тоже совершает попытку самоубийства. И тоже неудачную.
Высший взлёт фантазии создателей фильма в том, как Маргарита в клинике воспринимает известие о врачебной ошибке: она не смертельно больна, а, напротив, наконец беременна. Вместо того чтобы задохнуться от счастья, Рита, возмущённая, бросается с кулаками на доктора: «Вам не нужны мои органы?.. Верните всё немедленно!» Впрочем, в высшем свете, видимо, реакции отнюдь не низкие, плебейские, а высшего порядка, парадоксально креативные. Ну да, мир сошёл с ума: жизнь равна смерти, добро – злу, врачи – бессердечные рвачи, чиновники, призванные бороться с коррупцией, – сами первейшие коррупционеры, педагоги, обязанные воспитывать детей, их растлевают, искусство замещается антиискусством… Последние времена, которые тем не менее нужно прожить с комфортом.
Хеппи-энд
В финале этого аттракциона невиданной сценарной щедрости, вдоволь «настрадамшись», все герои участвуют в жизнерадостном апофеозе. Зима, рождественские праздники; уже с большим животиком Маргарита и замминистра вместе фланируют по многолюдной галерее, где представлены шедевры – те самые листы с красно-синими отпечатками её и Маши тел. Последняя тоже в полном порядке, близка к «сбыче мечт». Заявилась в клинику и молит: «Сделайте мне ноги, чтобы четыре просвета! У меня есть на это деньги!» (Господи, эта прелестная девочка ещё и непроходимая дура? Если бы это было возможно, что там силиконовые груди – индустрия по выпрямлению ног была бы самой доходной в мире! Ну да ладно.) Все счастливы, все при деньгах. Что хотели, то и получили. Даже Костя. Он помудрел, находится на Тверской в квартире коллекционера «предметов смерти у разных народов» (участие выдающегося советского артиста Юозаса Будрайтиса в этой роли призвано, видимо, внести толику мистики и продвинутой бесовщины, которой не чужды наши герои и весь креативный класс). Костя смотрит по телевизору фильм, в котором участвует Маша. В объятиях любимого Гоши Куценко она поёт что-то искренно, задушевно и по-английски. Хеппи-энд.
Каждый отдельный эпизод «Звезды» разыгран очень хорошо, но всё вместе это – постмодернисткий произвол, к огромной телеаудитории отношения не имеющий, но, видимо, выбивающий слезу у знатных буржуа. Высокохудожественное обрамление пустоты. Массовый зритель «Звезде» Анны Меликян предпочтёт в сотый раз повторяемый по телевизору лиозновский «Карнавал». Здесь же, повторяю, нет главного – жизни. Не выдуманной, суррогатной, сконструированной, а настоящей, живой, прекрасной и страшной. Сострадания нет, жалости, любви. К людям, стране и городу, в котором они живут. И именно это роднит «Звезду» с той немногочисленной социальной группой, которая «при поддержке мирового сообщества» задаёт тон в нашем киноискусстве. Ей непонятно и противно всё живое в России, здесь она продуцирует мертвечину, полагая, что настоящая жизнь где-то там, за границей «совка».
Вот характерный отрывок из интервью Северии Янушаускайте: «Когда я чувствую, что скучаю по Москве, я понимаю, что соскучилась по очень конкретным людям, очень конкретным домам. Но отнюдь не по этому ужасному государству. Когда я впервые приехала в Москву, я испытала шок, поняла, что я совершенная европейка и Москва слишком далека от меня».
Европейцы! Ну-ну. И снимали бы такие фильмы у себя в европах и на европейские деньги, например где-нибудь в Грузии или Литве. Когда-то, в эпоху ещё более «ужасного государства», там было великое кино.
Не уже ли