В случае если проблема требовала более системных действий, сотрудник мог задействовать сеть единомышленников из числа работников отдела, аппарата ЦК КПСС в целом, покровителей из числа членов Политбюро, Секретариата ЦК, помощников первых лиц. Также могли использоваться силы и влияние сотрудников других учреждений и ведомств, общественных деятелей и т. п. Впрочем, мог сотрудник отдела действовать и под их влиянием, и в их интересах.
В этом отношении работники Отдела пропаганды были серьезно вовлечены в различные социальные сети, построенные внутри части элитарных групп советского общества[41]. Их организовывали выходцы из комсомольского аппарата, академическая и университетская гуманитарная интеллигенция (и особенно «идеологические жрецы»), а также журналисты и издатели из столичных, республиканских и областных центров СССР[42]; сообщества выпускников элитарных вызов, таких как МГУ, ЛГУ и МГИМО.
Разумеется, в большинстве случае вовлеченность в деятельность этих сетей не означала их использования в режиме конфронтации с руководством или коллегами. Наоборот, эти сети создавались для взаимоподдержки и получения всеми их участниками максимума общественных благ.
Но, повторюсь, работала эта сеть, когда не было иных, прямых указаний сверху с предполагаемой жесткой ответственностью за неисполнение.
В целом, обозревая перемены внутри руководства отдела, можно констатировать, что Суслов, по видимому, полностью сдал дела Отдела пропаганды (в том числе вопросы формирования его кадрового состава) в руки рабочего секретаря ЦК КПСС — кто бы тем ни был. И не интересовался ими в объёме большем, чем требовалось для исполнения его непосредственных поручений и общего поддержания порядка («партийной дисциплины») в нём.
«Антисталинист» Петр Демичев на посту «рабочего секретаря» поэтапно вычистил из отдела практически всех «скрытых сталинистов» и русских националистов. В 1973‑1974 годах их реальное влияние в отделе упало почти до нуля. Уход Демичева в конце 1974 года и назначение на эту должность в марте 1976-го Михаила Зимянина, с конца 1960‑х стремительно мутировавшего в своих политических взглядах от относительного партийного либерализма к довольно деятельному русскому национализму[43], ознаменовались отстранением из руководства отдела условных прогрессистов и поочередным приходом на должности руководителей отдела умеренных русских националистов, а также усилением влияния «государственника» Владимира Севрука.
Формирование и обновление системы советских культурных символов у сотрудников Отдела пропаганды
Говоря о коммуникативных практиках работы в ЦК КПСС, мы видим, что принципы заказа и отбора «советских» культурных символов не базировались на каких бы то ни было письменных инструкциях или жесткой и где‑либо закрепленной системе (кодексе) идеологических норм. Де‑факто они существовали в головах их носителей. На каждом уровне иерархической вертикали чиновник разрабатывал границы того, что можно, а что нельзя, сверяясь с мнением начальства, обращая внимания на мнения коллег и экспертного круга, но и руководствуясь собственными представлениями о том, что допускает (и представляет собой) исповедуемая им идеология, которую он ассоциировал с марксизмом‑ленинизмом. Ответы бывших сотрудников аппарата на мои вопросы о прочитанной ими марксистской литературе, о значимых для них текстах, на которых опиралась их позиция и ответы на них, демонстрируют, что за редким исключением их «марксистское» образование осталось на уровне чего‑то сданного и забытого в вузе.
Тем не менее они имели представление о том, что хорошо, что плохо, что соответствует идеологии, что нет, что является советским, а что — нет. Откуда же это представление взялось?
Может быть, это результат опосредованного воздействия — через научные и политические журналы, систему образов, предложенных средствами передачи актуальной политической культуры — телевидением, кино, театром?
Опрос бывших работников ЦК КПСС об их культурных предпочтениях и источниках информации о событиях в мире демонстрируют удивительную бедность таковых. Да, они все читали газету «Правда», чтобы быть в курсе актуальной политической повестки дня. Но подобные газеты не формируют мировоззрение. Научные журналы, включая партийный теоретический журнал «Коммунист», из них читали единицы. Художественная литература, выходящая за пределы насущной профессиональной необходимости, за исключением отдельных «прозвучавших» произведений (и то в эпоху перестройки), у них популярностью не пользовалась. На книги, по словам респондентов, просто не хватало времени и сил, после целого дня чтения деловых бумаг и другой интенсивной интеллектуальной деятельности.
41
Подробнее см.: Н. Митрохин, «Личные связи в аппарате ЦК КПСС»,
42
Начав подсчитывать только известные мне случаи приёма на работу в Отдел пропаганды представителей провинции, я набрал до полутора десятков примеров, охвативших территорию России (от Архангельска до Краснодара), Украины (от Харькова до Львова), Белоруссии, Казахстана и Грузии.
43
Подробнее об этом см.: Митрохин,