В принципе круг людей, принимавших участие в таких совещаниях, мог быть достаточно широк. Он охватывал значительную часть той интеллигенции, которая напрямую коммуницировала с представителями аппарата, вполне искренне считала себя сторонниками существующей модели власти и, более того, тайно или открыто гордилась причастностью к ней. В этой связи воспроизводимая со времен эпохи перестройки во внутрироссийском дискурсе модель взаимоотношений партаппарата с интелигенцией нуждается в принципиальном пересмотре.
Фронтального противостояния партаппарата и интеллигенции, на мой взгляд, не было. Между ними существовала довольно широкая прослойка, обеспечивающая конвергенцию обеих социальных групп. Люди, которые принадлежали к творческой и научной интеллигенции и имели несомненные заслуги на этой ниве, одновременно вполне активно и нередко искренне сотрудничали с партийным аппаратом. Часть из них была бывшими или будущими сотрудниками аппарата (или их женами), но многие выполняли роль «приводных ремней», передающих волю партийных аппаратчиков интеллигенции, исходя из своих убеждений или понимая необходимость этого как часть функций должностного лица, которыми они на тот момент являлись[22].
Показательным в этом отношении случаем является деятельность социолога Бориса Грушина, который получал от Отдела пропаганды ЦК КПСС финансирование на свой огромный «Таганрогский проект», основной целью которого было совершенствование партийной пропаганды среди населения[23]. Проект этот поддерживался бывшим товарищем Грушина по комсомольскому бюро философского факульта МГУ 1950‑х годов Иваном Фроловым, который стал помощником секретаря по идеологии ЦК КПСС Петра Демичева, а также получил одобрение у исполняющего обязанности заведующего отделом, Георгия Смирнова[24].
Как правило, участники экспертных совещаний, организованных отделом, представляли в форме кратких докладов или записок свою позицию по обсуждаемым вопросам, а потом дискутировали между собой. Работники ЦК КПСС, участвовавшие в данном мероприятии, пытались выбрать разумные или, как минимум, приемлемые с их точки зрения предложения[25]. Часть этих экспертов впоследствии могла быть привлечена уже к выработке собственно документов ЦК КПСС. Нередко совещания оканчивались (с точки зрения сотрудников аппарата ЦК КПСС) безуспешно и малоэффективно, и через некоторое время они проводили следующее совещание с другим составом приглашенных.
В ЦК КПСС проводились и различные совещания с участием уже официальных представителей учреждений. Они были гораздо реже и носили в основном инструктивный характер. Наиболее регулярными и, наверное, наиболее важными среди них были «информационные совещания», чаще всего кратко и неформально именуемые «брифингами». Они собирались Отделом пропаганды примерно раз в месяц на протяжении всех 1970–1980‑х годов. На них кураторы созывали главных редакторов московских изданий[26]. Каждый «брифинг» был посвящен одной‑двум основным темам. По каждой теме обычно был краткий доклад, который делал кто‑либо из высокопоставленных сотрудников аппарата ЦК КПСС, сфере ответственности которого был посвящен брифинг. В ходе «брифинга» перед редакторами раскрывалась (обычно с цифрами и фактами) проблема, волновавшая Политбюро и Секретариат ЦК КПСС, которая должна была получить развитие в прессе.
Руководство отдела и политическая ориентация его сотрудников
В 1960‑е годы Отдел пропаганды был одним из фортпостов партийной ортодоксии внутри ЦК КПСС, особенно в сравнении с куда более либеральными отделами культуры и науки.
Причиной этого стал набор в него в середине 1950‑х годов большой группы бывших комсомольских функционеров позднесталинского времени, свежеиспеченных выпускников АОН при ЦК КПСС.
Смена поколений сотрудников, как можно предположить, проделанная с идеей освобождения от наследия сталинизма, привлечения молодых и хорошо образованных кадров (в отличие от предшественников имевших законченное высшее образование), обернулaсь усиленной «сталинизацией» отдела, затянувшейся на более чем десятилетие. Профессионально сложившиеся как руководители в условиях сталинской перманентной мобилизации конца 1930‑х — 1940‑х годов, в атмосфере чисток, террора и кампаний по борьбе с косполитизмами — молодые функционеры попросту не знали ничего иного. Воспроизводство агрессивной риторики и морализаторства, мобилизация населения (через агитацию, принуждение и обман), поиск и разоблачение врагов да беспрeкословное исполнение приказов — это было в общем-то всё, что они умели.
22
Другой вопрос, какое позиционирование было у этих представителей интеллигенции (особенно творческой) перед теми, кто не был вхож в партийные структуры. Перед членами руководства или парткома университета или редакции было вполне уместно упомянуть о визите в ЦК КПСС, а вот перед коллегами по кафедре или во время совместного распитии алкоголя в ресторане писательской организации с рядовыми собратьями по цеху по отношению к власти было вполне естественно демонстрировать скептицизм и отстранение. Влиятельные интеллектуалы, не занимавшие официальных административных постов, но «вхожие в ЦК», за пределами кабинетов руководства государственных и творческих структур старались не рекламировать конкретные случаи посещения зданий на Старой площади. При этом мотивация к посещению здания ЦК у них могла быть самая различная — от искренней поддержки власти (или отдельных группировок в ней) до тяжелой необходимости поступаться убеждениями и искать защиты или выбивать необходимые для творчества ресурсы.
23
Некоторые документы ЦК КПСС по «Таганрогскому проекту» опубликованы. См.: Л. Москвичёв, ред.,
24
Леон Оников, «Я выполнял свой человеческий и партийный долг», в
25
Например, в РГАСПИ я обнаружил стенограмму совещания в Отделе пропаганды Бюро ЦК КПСС по РСФСР в 1965 году по проблемам молодежи. В нём приняли участие представители более чем 20 групп социологов из разных регионов страны.
26
Подробное описание «информационных совещаний» см.: Лисин,