— Какие ребята? — полюбопытствовал Меллори.
— А там, на островах, — Ратлидж лениво указал на северо-запад.
— Но ведь острова заняты немцами...
— Этот тоже. Но надо же где-то иметь базу, верно? — терпеливо объяснил Ратлидж. Вдруг лицо его просветлело. — Послушайте, старина, я знаю, что вам подойдет. Каир настаивает, чтобы я достал вам посудину, которая не привлекала бы внимания и не подвергалась осмотру. Что вы скажете о немецкой лодке типа «Е»? В отличном состоянии. Побывала в руках только одного владельца, аккуратного человека. В Англии я получил бы за нее десять тысяч. Через сутки будет у вас. Один мой приятель в Бодраме...
— Во драм? — переспросил Меллори. — Бодрам? Но... но это же в Турции?
— В Турции? А ведь верно, так оно и есть, — согласился Ратлидж. — Однако, сами понимаете, товар откуда-то надо получать, — добавил он словно в оправдание.
— Спасибо, — улыбнулся Меллори. — Нам нужен именно этот каик, мы не можем ждать.
— Пеняйте на себя. — Ратлидж опустил руки в знак того, что сдается. — Два моих парня погрузят ваше снаряжение.
— Лучше мы это сделаем сами, сэр. Видите ли, у нас особый груз.
— Как хотите, — согласился майор. — Меня здесь зовут «Ратлидж Не Задающий Вопросов». Скоро выходите в море?
Меллори взглянул на часы.
— Через полчаса, сэр.
— Что, если я предложу вам кофе и яичницу с беконом?
— Большое спасибо, с удовольствием, — улыбнулся Меллори, повернулся и медленно пошел с причала, с наслаждением вдыхая пахнущий травами, ударяющий в голову воздух эгейского рассвета.
Солоноватый привкус моря, одуряюще сладкий аромат жимолости, резкий запах мяты — все смешалось в тонкий пьянящий букет, неуловимый и незабываемый. До самых пастбищ простирались ярко-зеленые крутые склоны, заросшие соснами, орешником и дубняком. Благоухающий бриз доносил оттуда приглушенный мелодичный звон колокольчиков — неотвязную грустную музыку, удачный символ безмятежного спокойствия, которое давно покинуло эгейские берега.
Меллори невольно покачал головой и ускорил шаг. Его товарищи сидели на том же месте, где незадолго до рассвета их высадил торпедный катер. Миллер растянулся во весь рост на земле, закрывшись шляпой от низких золотистых лучей восходящего солнца.
— Через полчаса отбываем. Завтрак принесут через десять минут. Давайте грузить снаряжение, — Меллори повернулся к Брауну. — Хотите осмотреть двигатель?
Браун со вздохом поднялся на ноги и без всякого энтузиазма взглянул на потрепанный облезлый каик.
— Надо бы, сэр. Если и двигатель такой, как эта посудина... — он сокрушенно покачал головой и проворно спрыгнул на палубу каика.
Андреа и Меллори последовали за ним. Оставшиеся передали им с причала груз. Сначала мешок со старой одеждой, потом еду, газовую плитку и топливо, тяжелые альпинистские ботинки, молотки, костыли, ледорубы, мотки веревок на проволочной основе — все, что требуется для подъема. Затем осторожно подали радиоприемник и передатчик, наконец, движок со старомодной заводной ручкой. За ними появились винтовки, два шмайсера, два брена, маузер и кольт. Потом последовал чемодан тщательно подобранной мелочи: карманные фонарики, зеркала, два комплекта документов, бутылки вина — холь, мозель, озо, ретама. С большой осторожностью разместили возле передней мачты два деревянных ящика. Один — среднего размера, зеленый, обитый медью. Другой — маленький и черный. В зеленом была мощная взрывчатка ТНТ, аммонал, несколько стандартных брусков динамита. Там же упакованы гранаты и запалы к ним, прорезиненные шланги. В уголок поместили сумку с железными опилками, толченым стеклом и залитую сургучом бутылку с калием. Все это взяли в расчете на то, что Дасти Миллеру подвернется случай проявить свои редкие таланты взрывника. В черном ящике хранились только детонаторы, электрические и ударные — с гремучей ртутью, столь чуткие, что срабатывали, если на них роняли даже птичье перо.
Едва разместили последний ящик, как из люка машинного отделения показалась голова Кейси Брауна. Он медленно осмотрел грот-мачту, медленно перевел взгляд на фок-мачту и с тем же бесстрастным выражением взглянул на Меллори.
— У нас есть паруса для этих штук, сэр?
— Думаю, что есть. А в чем дело?
— Дело в том, что только богу известно, как скоро они нам понадобятся, — с горечью ответил
Браун. — Машинное отделение — свалка старой рухляди. А самый ржавый, самый большой кусок железа — вал двигателя. Старый двухцилиндровый ^кельвин», мой одногодок. Сделан лет тридцать назад, — Браун огорченно покачал головой. — Он гниет здесь годами, сэр. Весь развалился. Отдельные части и запасные детали валяются на полу. Свалки в Гарелохе просто дворцы в сравнении с этим машинным отделением.