Окружавшие нас деревья по-прежнему не шевелились, теперь уже напоминая кольцо надгробий.
— Я должен ознакомиться с подлинником донесения, и только, — повторил я. — После этого перестаньте, наконец, мешать мне.
Я вернулся в машину и сел. Поль подошел к окну и, встав так, чтобы со стороны не было видно, что он делает, уронил конверт на сиденье, В полумраке его лицо показалось мне мрачным,
— Не забывайте, — сказал он, — что вся наша организация готова вам помочь.
— Еще раз прошу — не мешайте мне.
Я читал «завещание» Джоунса, написанное размашистым торопливым почерком.
«...3 декабря. Очень надоедают «хвосты», и приходится тратить много времени, скрываясь от них. Однако мне удалось узнать кое-что о местонахождении их штаб-квартиры, и я надеюсь скоро получить подтверждение этой информации. Я попал в исключительно сложное положение и прошу пока не связываться со мной. Возможно, что я не смогу слушать передачу «Биржевого бюллетеня» и отправлять вам донесения, но это только временно. КЛД».
Ресторан был полон, и я, делая вид, что расправляюсь со свиной котлетой, обдумывал сообщение Джоунса.
Джоунс явно достиг того же этапа, что сейчас я, и попросил резидентуру (так же как я час назад Поля) не мешать ему. Потом он проник в штаб-квартиру «Феникса» и тем самым подписал себе смертный приговор.
«...мне удалось узнать кое-что о местонахождении их штаб-квартиры...»
Тем самым Джоунс стал опасен для нацистов, и они расправились с ним. Несомненно, он узнал адрес штаб-квартиры «Феникса». Я тоже там побывал, и, хотя фашисты приняли все меры, чтобы скрыть от меня адрес, мне теперь было известно, где она находится.
Я вложил документ в конверт с уже написанным на нем адресом «Евросаунда». Официант подал счет, я расплатился, вышел в уборную и перочинным ножом достал шифровку Ротштейна. В почтовый ящик на углу недалеко от ресторана я бросил, как обещал, конверт с донесением Джоунса. Потом быстро обошел вокруг квартала и убедился, что за мной никто не следит. После встречи с Полем я заезжал в «Центральную», и оттуда до ресторана за мной следовала маленькая серая машина, которая сейчас стояла через пять машин от моего БМВ. Я не располагал временем, необходимым, чтобы оторваться от слежки, и не мог рисковать документом. На перекрестке стоял постовой полицейский. Я подошел к нему и показал пропуск в комиссию «Зет», полученный от капитана Штеттнера. Вообще-то говоря, этот пропуск открывал мне доступ лишь к архиву и в технические отделы комиссии, но сейчас это значения не имело.
— У меня есть основания полагать, что вон та серая машина БНЛМ-11 на другой стороне улицы — краденая. Может быть, вы проверите документы водителя?
Мы вместе перешли улицу, но, когда поравнялись с моей машиной, я отстал и сел за руль. Уже отъезжая, я увидел в зеркальце, что полицейский проверяет документы у водителя БНЛМ-11.
Для замены БМВ в прокатном бюро потребовалось не меньше получаса, но я понимал, что, пытаясь скрыться от наблюдения, я потерял бы значительно больше времени. Зато теперь я располагал другой машиной, то есть несколько замаскировался. Я не мог рисковать — при мне был важный документ, а кроме того, как в свое время написал Джоунс, «я попал в исключительное положение».
Миллионы жизней, сказал Поль. Да, миллионы, но плюс одна, моя собственная. Я тоже обязан выжить, и важной персоне в Лондоне не придется, небрежно закуривая сигару, опять давать указание о посылке нового человека — теперь уже вместо меня.
Я арендовал полугоночный «мерседес-230-СЛ» со специальным мощным мотором, о чем мои противники вряд ли могли догадаться, проехал в западном направлении, добрался до Хавеля и поставил машину на полуострове Шильдхорн. Водный пейзаж скрывала дымка, дневной свет был каким-то серым. Памятник из песчаника торчал, как палец, указующий в небо, но я лишь однажды взглянул на него, так как здесь все напоминало о кладбищах.
Я опять принялся ломать голову над расшифровкой текста Ротштейна, применял самые различные комбинации букв и всякий раз убеждался в их бесполезности. Часа через два у меня затекли ноги, однако я все же заставил себя работать еще часок-другой, а затем вышел погулять. Побережье было красивым, но земля и вода выглядели какими-то безжизненными; закутанное в полумрак сосен, оно казалось идеальным пристанищем для заблудших душ. Единственным живым существом, которое я видел в течение всего полудня, была собака; она появилась откуда-то из тумана, задрала ногу у подножия памятника и убежала.
Я приказал себе набраться терпения и вновь принялся подбирать различные комбинации. Ну, а если, например, «У» принять за «Ы», «Б»—за «Е», «О» — за «В» и так далее. Возьмем какое-нибудь слово подлиннее: получается «еынневтсечаколз»; перевернем и прочтем — злокачественные! Подождите, подождите! Возьмем другое слово и прочтем его по этому же методу — эпидемический! Ну-ка, Солли, давай, давай!