Нацисты, очевидно, уже начали ее подозревать в намерении порвать с организацией, и она, возможно, догадывалась об этом. Октобер, наверное, размышлял, почему в действительности она по-настоящему не попытается установить со мной такие отношения, которые дали бы ей возможность «опросить» меня по методам, столь успешно применявшимся в Дахау, и почему после эпизода с неудачно организованной аварией машины, когда Инга получила указание заняться мною, она ничего не узнала. Например, ей не доверили одной сопровождать меня в дом в Грюневальде — с нами отправился Браун, который ушел только после того, как его сменил находившийся поблизости филер. Инга знала об этом, и ее опасения усилились еще более, а инсценированный ею припадок фанатизма перед «священным пеплом» представлял отчаянную попытку убедить руководство «Феникса» в ее ничем не поколебленной лояльности.
Я шел по пустынным улицам, и ночной холод успокаивающе действовал на меня, а только что покинутая штаб-квартира «Феникса» со свастиками на занавесях, точно воспроизводящая последнее логово фюрера, все более и более казалась мне сумасшедшим домом. Но обстановка сумасшествия в Западном Берлине была характерна не только для одного этого дома, и поэтому существование здесь центра нацистской организации, подготавливающей новую мировую войну, представлялось как нечто неизбежное.
Прошло полчаса, но мысль об Инге не покидала меня, и мне казалось, что я все еще ощущаю тепло ее губ. Я понимал, что обязательно должен найти Ответ на мучивший меня вопрос о ней, хотя отразиться на моих действиях это никак не могло.
Из трех возможных ответов наиболее вероятным был один: Инга выбежала из дома и догнала меня по своей инициативе, а не потому, что не послали. Явившись со мной в штаб «Феникса», вручив там папку и воздав хвалу золе, оставшейся от их идола, она надеялась, что убедила гитлеровцев в своей преданности, но не была полностью уверена в этом.
Нацистам требовалось срочно узнать точное местонахождение резидентуры нашей разведки в Берлине. Если Инга сделала бы это, она могла бы больше не бояться их мести — они снова приняли бы ее в свое лоно и вознаградили ее. Именно поэтому она осуществила еще одну, последнюю, попытку убедить меня, что порвала с «Фениксом» и теперь верит только мне. («Ты — моя жизнь, Квил», — сказала она.)
Я сделал вид, что доверяю ей, потому что это было в моих интересах. Руководство «Феникса» будет действовать и дальше так, как оно это делает сейчас. Нацисты откажутся от своей тактики только в том случае, если убедятся, что я не верю в неизбежность операции «Трамплин». Эта их тактика представляла для меня большую опасность, но, во всяком случае, я о ней знал и мог противодействовать. Изменение же ими тактики сразу поставило бы меня в тяжелое положение.
Инга должна была бы доложить нацистам, что я действительно полностью убежден в подлинности всех материалов, относящихся к «Трамплину». Номер телефона, который я ей дал, никакого отношения к нашей берлинской резидентуре не имел. Я его просто выдумал. Нацисты позвонят по этому телефону и, если таковой номер действительно существует, выяснят, что он принадлежит какому-то неизвестному им абоненту. Разумеется, они не откажутся тут же от него, а проверят, не находится ли там тщательно законспирированная резидентура нашей разведки. Но даже и потом они будут думать, что Инга могла ошибиться, так как номер телефона я сообщил ей только устно и очень торопился. Все это лишь укрепляло мое убеждение, что нацисты будут и в дальнейшем применять тактику, которую они проводили сейчас. Правда, я не находил в этом утешения для себя — в конечном-то счете нацисты хотели убить меня.
В штаб-квартире «Феникса» я находился в большей безопасности, чем сейчас на улице. Направляясь в тот дом, я не искал смерти, но вот сейчас, когда я покинул его, она шла за мной по пятам.
Продолжая размышлять, я заметил, что поблизости появился шестой филер — человек в пальто светлого цвета. Теперь уже за мной следили, вероятно, человек двадцать, но только один или двое из них имели указание убить меня, а остальные вели слежку открыто и служили «приманкой» для отвлечения внимания. Это было вполне в стиле Октобера. Меня выпустили из ловушки и вели тщательную слежку, зная при этом, что я ее обнаружу, поскольку время было позднее, а улицы пустынные; не желая рисковать, Октобер бросил за мной чуть ли не толпу «хвостов». Вскоре они начнут отзываться один за другим, я выявлю еще человек шесть и успокоюсь... еще до рассвета уговорю себя, что я, наконец, оторвался от наблюдения, и сделаю попытку связаться с резидентурой. После этого меня настигнет пуля убийцы, и все будет окончено.