Сам он снял альпинистские ботинки, перевязал шнурки, прикрепил их к поясу и остался в носках, которые превратились теперь в лохмотья. Избитые ноги кровоточили. Но нет худа без добра: если бы он не сделал этого, то вряд ли удалось преодолеть и первые двадцать футов подъема. На первых же футах он обнаружил, что ботинки в этой ситуации совсем непригодны. Он надеялся надеть их на вершине, но шнурки оторвались где-то на середине подъема и ботинки безвозвратно потеряны.
Восхождение было жестокой, беспощадной агонией. Оно и не могло быть иным. Оно заставляло забыть о подстерегающей опасности и притупляло риск самого подъема. При таком ветре повиснуть на кончиках пальцев рук или ног уже значило подвергаться смертельной опасности! А тут еще дождь и темень! Пришлось вбить сотни костылей в монолитную скалу, размотать сотни ярдов страховочной веревки, чтобы дюйм за дюймом добраться до этой вот расщелины, чтобы с трудом втиснуться в нее и обрести, наконец, минуту покоя. Такого восхождения ему не приходилось делать никогда в жизни. Такого восхождения, он знал это наверняка, ему больше никогда в жизни не придется делать. Если, конечно, он останется в живых... Оно потребовало величайшего испытания искусства, храбрости, силы и — больше того — высокого духовного подъема. Меллори выложился весь. Без остатка. А до вершины клифа еще не менее двадцати футов! Спортивный азарт — клиф был вызовом альпинисту, — да вечное стремление к риску, да гордость оттого, что во всей Южной Европе он был единственным, кто способен на подобное восхождение, — вот что двигало им. И еще: мысль о том, что время истекает для людей на Ксеросе...
Перехватив веревку легким сильным жестом, Андреа замер над гладким, нависшим козырьком выступом. Ноги его болтались в воздухе без всякой опоры. Увешанный тяжелыми мотками веревок, с торчащими во все стороны из-за пояса костылями, грек напоминал корсиканского бандита из комической оперы. В мгновение ока он перебросил могучее тело в узкое пространство рядом с Меллори, протиснулся в расщелину и вытер мокрый лоб, как всегда широко улыбнувшись.
Меллори улыбнулся в ответ.
«Андреа, — подумалось ему, — не должен быть здесь. Это место Стивенса».
Но Стивенс еще не оправился от шока, потерял немало крови и не мог идти вторым. Нужен был первоклассный альпинист, ч ачюы поднять оборудование, умело набрасывать веревки, вбивать и вынимать костыли. Последнее — разумная предосторожность: незачем оставлять следы восхождения. Меллори сказал это Стивенсу, и тот неохотно согласился, стараясь не показать своей досады. Несомненно, Стивенс был первоклассным альпинистом, но то, чего требовал Меллори, вряд ли было ему по силам. Меллори нужен был даже не альпинист, а человек-лестница: он столько раз за время восхождения становился на спину Андреа, на его плечи, на его поднятые вверх ладони, а однажды не менее десяти секунд стоял прямо на его голове. И ни разу Андреа не дрогнул, не сдвинулся ни на дюйм. Этот человек был наверняка сделан из железа и тверд, как камень, на котором он стоял. С тех пор как наступили сумерки этого памятного вечера, Андреа работал без отдыха. Такая работа могла бы сломить двух обыкновенных людей, но грек совсем не выглядел усталым.
Меллори указал на расщелину, потом вверх, туда, где сквозь тьму проглядывала полоска бледного неба, наклонился к самому уху Андреа.
— Всего двадцать футов, Андреа, — сказал он прерывистым шепотом. — Последние двадцать футов. Они не доставят нам особых трудностей. Расщелина выходит прямо на гребень клифа. Можно считать, что мы достигли вершины.
Андреа задумчиво взглянул на расщелину, промолчал.
— Лучше бы тебе снять ботинки, — предложил Меллори. — Меньше шума.
— В такую ночь, как эта, при таком ветре, дожде и кромешной тьме, на таком клифе... — в голосе Андреа не было ни сомнения, ни вопроса. В нем скорее слышались нотки согласия. Они так долго были вместе, так научились с полуслова понимать друг друга, что пояснения были просто излишни.
Андреа закрепил веревку к вбитому костылю—» связка кончилась. Четыреста футов прочнейшей веревки уходили вниз от выступа, на котором они пристроились, до самого подножия клифа — там ожидали их остальные. Андреа снял ботинки, отцепил от пояса гирлянду костылей, прикрепил все это к веревке, вынул двусторонний металлический нож в кожаном футляре, глянул на Меллори и понимающе кивнул.
После всех испытаний первые десять футов из оставшихся двадцати показались Меллори прогулкой по парку. Упираясь спиной в скалу, крепко прижимая ладони к противоположному краю расщелины, Меллори бесшумно и ловко орудовал ножом,