— Тогда нужно устранить Крылова.
Он снова достал смартфон и рассеянно посмотрел на экран, а потом несколько раз провел по нему пальцем. Ветер пригнал пакетик от чипсов обратно под ноги Гурского, но тот был увлечен телефоном. Ремин подыскивал ответ, но нужные слова все не находились. Гурский не мог говорить серьезно, это просто блеф или какая-то непонятная игра. Ремин опять пожалел, что связался с этим психопатом. А ведь он однажды подвозил меня к врачу, когда я из-за головокружения и слабости не мог сесть за руль, вспомнил Ремин. Гурский поднял взгляд от экрана, причем пальцем продолжил набирать сообщение.
— Ну? — спросил Гурский с неожиданной озлобленностью. — Или будут другие идеи?
Ремин почувствовал, что ветер сменил направление и теперь дул ему прямо в лицо. Гурский шевельнул рукой, словно у него не было сил поднять смартфон выше пояса.
— Наверное, нет, — ответил Ремин, пряча руки в карманы, чтобы выглядеть более независимым, этаким бунтарем, которому море по колено.
Все вышло, как будто само собой, легко и непринужденно. Гурский молча кивнул, и Крылов в их разговоре превратился в некую абстрактную фигуру, ничего общего не имеющую с живым человеком.
Назавтра Ремин переговорил с несколькими нужными людьми и добился отправки Крылова в краткосрочную командировку, но сделал это так искусно, что человек, принимавший решение, ни за что бы не вспомнил, кто конкретно его надоумил. Гурский ушел в отпуск на две недели.
Крылов пришел к Ремину ближе к концу дня, когда сотрудники, уставшие от утренней офисной беготни, сидели по кабинетам.
— Значит, так, — сказал Крылов, — ты взломал мою почту, мое облачное хранилище, взломал и почистил мой комп, наверное, у тебя здесь сообщник. Но это не важно. Вся информация сохранена на флешке, так что, когда я вернусь из командировки, вам всем…
Крылов доходчиво объяснил, что ожидает Ремина и предполагаемого сообщника. Ремин вцепился в край стола, чувствуя, как взмокли ладони. Крылов вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Через два дня тело Крылова покоилось в лесу, надежно укрытое дерном, а Ремин сидел в кабинете и смотрел за окно, на виднеющиеся в разрывах облаков кусочки голубого неба. Уже можно было ухолить домой, но никакого желания делать это у Ремина не было. Если бы там его кто-то ждал… Он думал после развода завести собаку, но потом отказался от этой идеи. Со своей жизнью он мог делать что угодно, но не стоило мучить ни в чем не повинное живое существо.
Все же он собрался и вышел в пустынный коридор, в дальнем конце которого пожилая уборщица столь интенсивно терла пол, что напоминала игрока в керлинг. Влажный керамогранит блестел в тусклом свете. Лифта долго не было, и уборщица подбиралась все ближе и ближе, не поднимая головы. Теперь она не напоминала спортсменку. В се темном мешковатом халате, низко склоненной голове со свешивающимися на лоб белесыми волосами и в размеренных движениях маленьких узловатых рук было что-то пугающее, патологическое и потустороннее, что-то от мойр из древнегреческих мифов. Будь на месте Ремина маленький ребенок, он мог бы испугаться.
Бесшумно раскрывшиеся двери лифта избавили Ремина от раздумий на тему, заметит ли его уборщица или просто упрется шваброй ему в стопу, пытаясь сдвинуть с места непредвиденную преграду. В отражении стеклянной двери он увидел воспаленные глаза и осунувшееся лицо страдальца. Даже Кристина наверняка пожалела бы его, погладила бы по голове. Кабина остановилась, двери распахнулись. Парковка была тускло освещена, в лицо Ремину ударил порыв ветра. В который уже раз возникло чувство, что за ним следят. Ремин вспомнил, как кто-то говорил ему, что их офис частично построен на месте старого кладбища, остатки которого были безжалостно перепаханы бульдозерами. Двери лифта закрылись, и Ремин остался отрезанным от света и тепла. Машина, конечно же, стояла в дальнем, самом темном углу. Ремин шел и ежесекундно оглядывался, вжимая голову в плечи. В такие минуты он вспоминал бабушку с дедушкой, надеясь, что они смогут защитить его от мятежных и мятущихся духов. Тени клубились вокруг, но избегали освещенных мест. Ремин заранее достал брелок, и писк отключаемой сигнализации разрушил плотную тишину. В машине он отдышался, пытаясь унять дрожащее сердце. Такой сильной панической атаки с ним давно не случалось. Почему-то Ремину вспомнилось, что паника получила название от имени древнегреческого бога Пана, повергавшего стада в необъяснимый ужас своим криком. Ремин не был тупой овцой, но за окнами машины сгущался мрак, и лучи фар разрезали его, высветив нецензурное граффити на противоположной стене. Даже криво нарисованный фаллос в такой атмосфере выглядел зловеще, похожим на гоблинскую секиру.