— Это откуда? — почти заикаясь, нарушил молчание Вербицкий после того, как Сергей Павлович закончил чтение.
— От нашего таинственного друга, — сказал Аркадий Аркадьевич и с улыбкой посмотрел на Юрия Ивановича.
— Прямо-таки портрет кистью можно писать, — покачал головой Сальков, — толково составлен, словно человек в наших рядах служил.
— И чей нам представлен портрет? — задал интересующий всех вопрос Евгений.
— Не догадываетесь? — Только теперь Кирпичников достал из кармана портсигар.
— Я лично ума не приложу, — сощурил глаза Сергей Павлович, продолжая держать в вытянутой руке бумагу.
— А ты, Женя? — обратился к младшему агенту Аркадий Аркадьевич.
— Конечно, мог бы брякнуть наугад, — начал отвечать Иванцов, — но выскажу предположение, — на секунду умолк, — Каарл Грубер?
На Кирпичникова перевели взгляды все присутствующие в комнате.
— Я скажу иначе, — начальник уголовного розыска держал некую интригу, — человек назвался Каарлом Грубером.
— Поворот, — вырвалось у Сергея Павловича.
— А я говорил, — вид у Иванцова был торжествующий. Аркадий Аркадьевич хмуро посмотрел на него.
— Назваться можно и груздем, лишь бы корзинка имелась.
— Но все-таки, — настаивал Евгений, — и вскрытые тайники, и проживание в течение нескольких дней. Все сходится.
— Не совсем, — покачал головой Громов, — мотива не вижу.
— Как это? — брови Иванцова вскинулись вверх. — Явился домой, а здесь такое творится. Жена родила, и притом от собственного отца. Никто, оказывается, его не ждал. Обида, если хотите.
— Человек, назвавшийся Каарлом Грубером, явился в места, где раньше проживал, три месяца назад, и ты думаешь, что все это время наблюдал за мызой Соостеров? — Кирпичников обращался к Евгению.
— Почему бы и нет.
— Тогда, — Аркадий Аркадьевич умолк, проведя указательным пальцем по губам, — я видел фотографические карточки в мызе Соостеров. Нет ли там нашего «героя»? Юрий Иванович, давайте с утра навестим место преступления. Сегодня уже поздно. Может быть, — у нас будет не только словесный портрет, но и фотографический.
Эстонец кивнул.
На место преступления выехали на рассвете, когда восток осветился еще не показавшимся над горизонтом солнцем. Не потерявшие траурного окраса, медленно ползли по небу маленькие облака. Ветер даже не пытался шевелить еще не проснувшиеся от спячки почки и распускающиеся листья на ветвях деревьев.
— Аркадий Аркадьевич, вы не забыли про Кукка? — на очередной ямке спросил Юрий Иванович.
— Нет, — сухо ответил Кирпичников, — после мызы Соостеров посетим вначале улицу Пикк, там выясним кое-что, а уж потом найдем нашего дорогого Якоба.
— Вы думаете, он тоже замешан в это дело?
— Что-то мне подсказывает, он знает больше, чем говорит.
Фотографические карточки висели на стене, на одной из них была Вену в традиционном эстонском платье, с множеством украшений в виде бус и с венком из цветов на голове. Глаза светились, и на устах красовалась улыбка, которая останется, пока карточка не рассыплется в прах. Рядом стоял мужчина чуть пониже женщины, с круглым лицом, горделивым взглядом, прямым носом.
— Грубер, — то ли спросил, то ли констатировал Кирпичников.
— Судя по карточке, — Юрий Иванович снял со стены, — свадебная. Дочь Соостера Вену и, видимо, Каарл Грубер.
— Может быть, не он?
— Нет, Вену была замужем один раз. Если это она, то рядом Каарл.
— Что ж, Юрий Иванович… — Аркадий Аркадьевич сжал губы, потом сузил глаза и продолжил: — Мы знаем, кого искать.
— Вы все-таки предполагаете, что Грубер — убийца?
— Не знаю. — откровенно ответил начальник уголовного розыска, покачал головой и повторил: — Не знаю. — Затем ткнул указательным пальцем в фотографическую карточку. — Я не представляю, как теперь у вас, но я бы разослал словесный портрет и вот это по полицейским частям.
— Префектурам, наша полиция разделена на четыре префектуры.
— Пусть так, но в первую очередь надо оповестить уездную полицию.
— За этим дело не станет. Что еще?
— Нам надо в Тапу, к сестрам, у которых бывает наш Якоб. Заодно вы решите со словесным портретом и карточкой.
— Что ж, в путь.
Название улицы Пикк переводилось с эстонского, как длинная. Она оправдывала свое название — проходила через весь небольшой город. Дома в один и редко какие в два этажа поражали мрачностью и темными красками стен.
Дом сестер Таурайте отличался от соседних свежевыкрашенными стенами, тремя окнами, смотревшими на улицу, и железным навесом с двумя витыми столбами. Автомобиль остановился у входа.