Тот, кто знается и имеет дела с вами, вероятно, подобен вам, а такие чудовища, как вы, не могут быть оставляемы безнаказанными.
Будь вы бедняк и труженик, о, с каким наслаждением я признал бы в вас наизаконнейшего брата и почел бы за величайшую честь для себя быть вам полезным по мере моих возможностей. Я ни секунды не задумался бы над вашим настоящим предложением мне. Я бы отдал вам то, что вы теперь требуете путем угроз, как другу, как человеку, перед которым я хотя и без вины, но все-таки виноват, виноват тем, что я счастлив, что я имею имя и положение в обществе, которых лишила вас случайность.
Теперь же, в ответ на ваше уснащенное угрозой требование, я отвечаю тоже угрозой и отказом.
Я издали уже узнал вас. Я понял, на что вы способны, и постиг весь мрак вашей погибшей души.
Исполнить вашу настоящую просьбу — значит дать в руки преступления смертоносное оружие. Я не вправе сделать этого, а в раскаяние ваше и возможность перемены жизни и образа действий — я не верю. Да и вы сами захохотали бы над моей наивностью, если бы в обмен нескольких миллионов я принял за чистую монету ваше фальшивое заявление о раскаянии. Нет, такие люди, как вы, не имеют органа, двигающего раскаянием. Я не вхожу в рассмотрение, кто тут виноват: вы или судьба, но я констатирую только факт.
Итак, вы понимаете, что я вызываю вас на борьбу с целью или уничтожить вас, или, если судьбе будет угодно направить на меня вашу руку, — пасть самому.
Сегодня отделение «квартиры углов», хозяином которой состоял Калиныч, и ближайший грязный трактир были особенно многолюдны.
С самого утра во двор известного нам дома начали входить темные личности обоего пола.
Квартиранты Калиныча собирались кучками и оживленно толковали.
Сам Калиныч подходил то к той, то к другой группе и, хмуря густые брови, бросал несколько слов с чрезвычайно деловым и озабоченным видом.
Так деятельный капельмейстер мимически обращается то к группе скрипок, то к батарее валторн, то отрывисто приказывает барабану…
Калиныч действительно был озабочен.
Сегодня ровно в полночь должно было состояться первое собрание организованного кружка, собравшегося для начала своей деятельности.
Главным сюжетом этой предстоящей трагикомедии, конечно, был Андрюшка, лицо для всех таинственное, почти мифическое. О нем-то и говорилось в углах, к нему и тянулось любопытство всей этой оборванной толпы, жаждущей действия и на все готовой.
В соседнем трактире за грязными столиками, уставленными бутылками пива и водки, виднелись наши старые знакомые: Степанидин, агенты Андрюшки — Трофимов, двое Богдановых и Кутузов.
Лепешкина не было видно. Все догадывались, что он, как наиболее близкий к Андрюшке, состоит при его особе.
Ходили толки, что таинственный главарь имеет несколько сот самых различных костюмов и способов гримировки, делающих его совершенно неузнаваемым. Поэтому никто никогда не может сказать, где он в данную минуту.
Может быть, он и здесь, в этой же толпе? Может быть, даже кто-нибудь сидит за столиком и разговаривает с ним, ни на минуту не подозревая, что этот собеседник и есть его таинственный и могущественный патрон.
Все эти слухи и россказни еще более электризовали и подчиняли толпу. Эти люди, которым действительно жилось несладко на свете вследствие одного и того же общего для всех стечения обстоятельств, начинали ощущать свою силу.
В составе этой толпы было много лиц, вовсе не преступных и не имеющих склонности к преступлению, а тем не менее они вошли в эту толпу под знаменем мщения и в надежде на известные выгоды.
Один из таких был Степанидин, обиженный наследник князя Карпатского.
А Богданов — этот ростовщик, скрывающийся за табачными ящиками, разве его могло хоть что-нибудь, кроме мести, примирить с его существованием?
И много было таких в толпе, рекрутируемой Андрюшкой.
И негодяй понял всю силу этой армии и все инстинкты, служащие ей оружием. Он был доволен начатым делом.
Когда сумерки окончательно сгустились, «Паутинник» ожил.
Беззвучно отворяющаяся дверь, около которой контролером-швейцаром стоял двадцатипудовый Калиныч, пропускала все новых и новых лиц, с жетонами на право входа, имевшими различный формат соответственно соображениям главарей и верховного начальника.
Калиныч был посвящен во все тайны этой кабалистики и смотрел на нее с вожделением и надеждой антрепренера, затеявшего беспроигрышное «дельце».
Кругом было сравнительно тихо, только кое-где кто-нибудь кашлял коротко и нетерпеливо, что делало еще рельефнее молчаливую угрюмость собрания. В особенности занимал всех вопрос, для чего ровно половина залы была отгорожена перилами с узенькой калиткой посередине.