Там за столом, уставленным самоваром, кофейником и чашками, восседал он, супруга его и Лепешкин.
Толстая женщина, по обыкновению, с идиотской методичностью прихлебывала дымящуюся черную влагу, непостижимо ловко держа полное блюдечко неуклюжими мясистыми пальцами.
Лепешкин и Калиныч беседовали.
— Да, его дела, кажется, пошатнулись, — говорил первый, очевидно продолжая давно начатый разговор. — Вчера я оставил его ожидающим свою Дульсинею, которая должна была ему принести деньги… Не знаю, принесла ли… Но если не принесла, то дело плохо. У него нет ни гроша. А на сегодняшнем собрании надо раздавать жалованье…
— Извернется как-нибудь, — флегматически отвечал Калиныч, — этот малый не такой, чтобы не извернуться, я уж его порядочно давно знаю…
— Конечно, он человек деловой, — отвечал Лепешкин, — но у всякого дельца есть своя счастливая звезда, без которой он ничего не может поделать…
— Это точно…
— Вот я и боюсь, не погасла ли уж звезда его…
— А вот увидим… Посмотри-ка, как будто кто-то в двери постучался?
Лепешкин встал и вышел в темную залу. Там он долго прислушивался и, убедившись, что никто не стучит, вернулся.
— Нет, никого нет, — сказал он, садясь на стул и протягивая руку к стакану с пивом, но в это время стук раздался в противоположном конце залы, там, где была потайная дверь и ход, ведущий на соседний пустырь, прежде бывший барским садом. Еще и теперь там сохранились следы аллеек и широкие пни давно срубленных гигантов.
Калиныч и Лепешкин несколько секунд глядели друг на друга испуганными глазами.
— Постой-ка, — сказал Лепешкин, — я погляжу, что это значит… И, сказав это, он углубился в тьму залы, в ту сторону, где был потайной ход.
Калиныч слышал, как щелкнула секретная пружинка, как вслед за тем скрипнула ржавая петля двери, и вдруг… Вся кровь застыла в его жилах. Своды «Паутинника» огласил отчаянный крик Лепешкина и шум уже молчаливой, но упорной борьбы.
Калиныч как стоял в дверях своей комнаты, так и застыл.
Супруга его продолжала мирно попивать кофе, и временами было слышно ее смачное прихлебывание.
Наконец Калиныч опомнился, как бы сообразив, в чем дело, и в один прыжок очутился около сундука. Тут он выхватил толстый сверток засаленной сахарной бумаги и, вырвав блюдечко из рук жены, хрипло шепнул ей:
— Дура!.. Спасайся! Кажется, полиция!..
Затем, потушив лампу, оба супруга тихо поползли вдоль стены залы к выходу, ведущему на двор. В другом конце уже раздавались шаги и голоса.
— Не сопи так!.. Проклятая бочка! — шепнул Калиныч своей благоверной.
Та затаила дыхание.
Наконец стена, казавшаяся супругам бесконечной, кончилась, и они очутились около двери.
Калиныч беззвучно вложил ключ, дверь распахнулась — и второй крик огласил стены мрачного притона.
На этот раз вскрикнул Калиныч, носом к носу столкнувшийся с полицейским, за которым виднелись еще фигуры.
— Берите его! — крикнул полицейский, и в один миг тучные тела супругов были обмотаны веревками.
Находясь в каком-то отупении, Калиныч не заметил при тусклом свете фонаря, что на дворе виднелась еще большая толпа, среди которой кучкою стояли связанные люди; он даже не взглянул туда, несмотря на то что это все были его сотоварищи, пришедшие на сегодняшнее собрание. Не заметил он, когда от него увели куда-то вдаль его супругу, но дикий вопль вырвался у него из груди, когда рука агента вытащила из бокового кармана его долгополой купеческой чуйки заветный сверток сахарной бумаги.
Через минуту его присоединили к толпе связанных людей, в числе которых он увидел знакомые лица, а вслед за тем привели и связанного Лепешкина. Бледное лицо последнего выражало какую-то озлобленную муку.
Его поставили между Калинычем и угрюмым Кутузовым, но он даже не удостоил их взглядом и глядел куда-то вверх, на темный силуэт крыши, на углу которой висела половина водосточной трубы.
Лепешкин прекрасно понимал, что, вероятно, Андрюшка пойман, но он не подозревал его в измене, а предполагал, датах оно и было на самом деле, что бравый атаман мертв и что все находившиеся при нем бумаги обнаружены.
Это была тоже суровая, озлобленная натура, в темном прошлом своем почерпнувшая только одну силу: ненависть…
Однажды на одной улице произошел маленький скандальчик, привлекший внимание публики.
Дело в том, что на извозчике ехали господин в лощеной шляпе и дама.
Ехали они очень прилично и, казалось, очень мирно разговаривали.
Но вдруг дама дала своему кавалеру пощечину, вследствие которой шляпа свалилась, и, остановив извозчика, господин побежал поднимать ее.