— На какой срок заменили?
— На пятнадцать лет.
— Но ты на свободе.
— В бегах я, сделал ноги с этапа.
— Кого убил?
— Заместителя президента банка.
— Кто заказывал убийство?
— Не знаю. Выполнял приказ Флинта.
— Достаточно. — Лицо Григория, видимо, до такой степени горело ненавистью, что вся четверка бандитов боялась встретиться с ним взглядом. — Ну, а ты какие имеешь «заслуги» перед отечеством? — спросил он Гонщика. — Сколько раз судим? По каким статьям?
— Я не был на зоне.
— Вот как! В банде Флинта — и не судим.
— Я — водила, — в очередной раз напомнил долговязый. — Я был неплохим гонщиком, кандидатом в мастера спорта. Флинт предложил стать его личным шофером. Я не устоял перед большими деньгами. Сам я на дело не хожу и ни одну живую душу не загубил.
— Но возишь надела боевиков и, используя свой талант водителя, увозишь их с места преступления, от возмездия. К тому же, как и другие члены банды, вооружен. Все мы прекрасно понимаем, для чего в кармане носят такой пистолет, как кольт сорок пятого калибра. Это ведь не пистолет-зажигалка для прикуривания. Словом, ты такой же преступник, а не таксист, за которого пытаешься выдать себя. Все, господа бандиты, прения окончены. Коб, обыщи и тех троих, — приказал Григорий.
Но только он произнес эти слова, как троица почти в голос воскликнула:
— Мы сами отдадим! — С прежним ужасом поглядывая на Коба, они торопливо отдали Григорию два пистолета «ТТ» и один «Смит и Вессон» 38 калибра с глушителем. Такой пистолете глушителем любят профессиональные киллеры. Он принадлежал Сысою.
— Ладно, Коб, отставить, — усмехнулся Григорий. — Не сомневаюсь, что они отдали все оружие. Наполни-ка, Коб, ванну водой, наполовину.
Коб кивнул, прошел в ванную комнату, заткнул сливное отверстие в ванне пробкой, открыл воду и вернулся к Григорию. Бандиты не сводили с него расширенных от ужаса глаз. Казалось, они лишились дара речи.
— Объявляется приговор! — сурово произнес Григорий и снял с предохранителя пистолет с глушителем. — Именем Черного Квадрата, справедливого и беспощадного борца с криминальным беспределом в России, за совершенные убийства Сысой и Пантелей приговариваются к высшей мере: Сысой — к расстрелу, Пантелей — к утоплению, так как он свою жертву утопил. Приговор обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно!
— Не имеешь права, — пролепетал непослушным языком Сысой.
— А тебе кто давал право убивать? — зловеще выдохнул Григорий и выстрелил Сысою в лоб. Казненный, не издав ни звука, сполз по стене на пол.
— Коб, Пантелея утопи в ванной. Пусть прочувствует, что испытала его жертва.
— Слушаюсь, хозяин.
Пантелей, поняв наконец, что все здесь происходит всерьез, с неописуемым ужасом глядя на Коба, охрипшим голосом попросил Григория:
— Пощади, господин следователь, я тебе отдам все, что у меня есть — четыре миллиона баксов.
— Извини, Пантелей, не продаюсь, не из вашей породы, — покачал головой Григорий. — Кончай с ним, Коб!
В следующий момент Коб схватил Пантелея поперек туловища, словно детскую куклу, и исчез с ним в ванной комнате. Вскоре оттуда до Григория донеслось характерное бульканье, какое бывает, когда на поверхность воды выходят воздушные пузыри. Через несколько минут Коб вышел из ванной комнаты и бесстрастно доложил:
— Приговор приведен в исполнение, хозяин.
Григорий удовлетворенно кивнул, а двое бандитов, оставшиеся в живых, почти одновременно бросились перед ним на колени.
— Прости! — завопили они.
— Не убивай! — взмолился Зуб.
— Дай шанс искупить грехи! — простонал шофер. — Клянусь, что больше ничего общего с уголовниками иметь не буду!
Но на Григория просьбы бандитов подействовали примерно так же, что и жужжание двух мух, пролетевших в метре от него. Следователь Григорий Филиппов был теперь другим человеком. Он стал наконец, как того хотел Поло, справедливым судьей и беспощадным палачом, истым служителем Черного Квадрата, непримиримым борцом с криминальным беспределом в России.
— Зуб, а тебя я приговариваю к кастрации! — сурово произнес Григорий. — Впредь не будешь насиловать девушек. Коб, приведи приговор в исполнение!
Чуть не потерявший от страха рассудок, Зуб хотел было закричать, но не успел. Коб одной рукой зажал ему рот, а второй, схватив через брюки за нужное место, сдавил его с такой мощной силой, какую можно сравнить разве с силой слесарных тисков. Зуб от невыносимо резкой боли дернулся в судорогах и, выпучив глаза, потерял сознание.