От упоминания крестным отцом мафии имен дорогих ему внуков у Виталия Борисовича сжалось сердце. «До какой степени нужно быть бездушным человеком, чтобы вот так спокойно, садистски, издеваться над чувствами заложника, переживающего за жизнь близких ему детей больше, чем за свою собственную, — с горечью подумал Устюжанин. — Да и люди ли вообще эти бандиты? За деньги они мать родную расстреляют».
— Вы правы, за здоровье детей стоит выпить, — ответил Устюжанин, большим усилием воли сохраняя спокойствие. — Он взял из руки Прометея рюмку с коньяком, вылил ее содержимое в фужер и дополнил его коньяком до краев. Затем под удивленными и одобрительными взглядами присутствующих осушил фужер до дна, поставил его на стол и заметил: — Хорош коньяк. Я хоть и генерал, но таким баловаться мне не по карману.
— Вот это по-нашему, — довольно улыбнулся Прометей и тем не менее следовать примеру Устюжанина не стал, а высосал рюмку коньяку и закусил ломтиком лимона. — Вам, генерал, можно и целую бутылку засадить, чтобы стресс снять, а мне много нельзя. Слишком серьезную игру я затеял. — Он встал со стула и сделал жест в сторону закрытой двери в стене слева. — Прошу сюда.
Устюжанин пошел за Прометеем. Сзади неотступно следовали двое верзил-автоматчиков. Все прошли в коридор, затем поднялись на другой этаж. Возле одной из дверей Прометей остановился и, толкнув ее, сказал:
— Заглянем сюда, коль идем мимо.
Вошли. Устюжанин увидел ванную комнату: большую, светлую, отделанную красивым бежевым кафелем. Ванна была глубокая, вместительная — впору для двоих. Но особенного ничего он в этом помещении не увидел. Только воздух был несколько специфический, словно подкисленный.
Прометей усмехнулся.
— Вроде ванная, генерал, но на самом деле не ванная. Эту комнату я называю крематорием. Кажется, ничего общего с крематорием она не имеет. Но это внешне. Предназначение же у нее примерно такое же, как и у крематория: уничтожать трупы. Я растворяю их в ванне с серной кислотой и сливаю в канализацию. Так что никаких следов от трупа не остается. А нет трупа, как нам известно, нет и преступления. Вы, должно быть, улавливаете легкий запах серной кислоты. Полностью от него трудно избавиться. Но наличие запаха еще ничего не доказывает. Здесь всякие можно придумать объяснения. Главное — нет трупов. Нет и свидетелей их исчезновения. И не будет. Три дня тому назад я отправил в канализацию заместителя начальника городской таможни Осинцева. Упрямый оказался мужик. Не договорились мы с ним.
Устюжанин вытер платком вспотевшие лоб и шею.
— Вы так спокойно и деловито рассказываете о своем ужасном преступлении, словно о производстве глиняных горшков. Честно признаюсь, я повидал всякого за свою долгую полицейскую практику, но с таким цинизмом сталкиваюсь впервые.
— Так вы и с крестным отцом московской мафии разговариваете впервые, — подчеркнуто дружелюбно заметил Прометей. — Вы, генерал, выбросьте из своего сердца жалость к другим, о себе лучше подумайте, о том, чтобы этот наш разговор не был для вас последним.
— Ужасное время! — вздохнул Устюжанин. — До чего ослабло государство, и как низко пало общество. Разве мог я лет двадцать назад предположить, что когда-нибудь вот так буду беседовать с боссом столичной мафии, и не у себя в кабинете, а под дулами автоматов его боевиков. А рассказываете о своем преступлении вы так спокойно только потому, что уверены в своей безнаказанности.
— Не огорчайтесь, генерал, — самодовольно усмехнулся Прометей, — для кого, может быть, время и ужасное, а для кого, напротив, — полная свобода, возможность проявить все свои способности. — Он покровительственно похлопал Устюжанина по руке. — Лично вы в накладе не останетесь. После операции получите десять процентов от сокровищ Алмазного фонда. Это колоссальные деньги. И все сомнения, которые терзают сейчас вашу честную душу, улетучатся, как утренний туман. Или вы, генерал, предпочитаете лечь в эту ванну? — довольный своей шуткой, Прометей хихикнул, но тут же оборвал смех и деловито бросил: — Прошу за мной.