— Капитан фуражиров должен знать главное правило.
— Всегда что-то спрятано, — вздохнул ветеран. — Мы убивали тех, кто прятал запасы. Часто делали из них показательный пример для соседей. Я сидел по другую сторону стола: знаю, чем могут закончится такие игры, и не хочу в них играть.
Это звучало похоже на правду.
— Я тоже сидел по другую сторону стола, капитан. Был фермером много лет назад, — задумчиво протянул Саид, погладил гладковыбритый подбородок. — И я всегда хорошо считал. Видел ваше поле, даже проехался вдоль него, прикинул размер.
Один из сыновей фермера, трусливый, обмочился. Старший не сводил взгляда с ножа на столе. Кончиком пальца Саид развернул его, рукоятью в сторону мальчишки, но тот решил не пытаться. Мудрый выбор.
— Я ожидал найти тридцать два мешка после такого удачного лета. Сколько мешков вы насчитали, Хаким?
Цифры никогда не были сильной стороной рослого головореза. Он держал руки за спиной, но Саид не сомневался — тот загибает пальцы.
— Тридцать четыре, — наконец сообщил он.
— Я почти угадал.
Фермер улыбнулся в ответ. Не широко, скорее уж обозначил саму возможность улыбаться.
Саид мог остановиться на этом моменте, уйти вместе со своими людьми. Вероятно, они убьют его этой же ночью. Двое будут держать ему руки, когда терпеливый Хаким перережет его горло. Уже к утру «Двенадцать из Харуда» вернутся на эту ферму, оставят лишь пепел и прах. Просто потому, что на карте уже нет слова «Харуд», а они не смогли этому помешать. Теперь никто не мог помешать им, и в этом крылось странное, болезненное успокоение.
— У тебя очень красивый дом, старик.
— Спасибо. Меня зовут Ллойд, старшего сына — Дил, младшего — Тревор. И я не старик.
Саид не спрашивал их имен, но понял хитрость. Многие солдаты привыкли убивать врага, а не человека. Но «Тринадцать из Харуда» не солдаты.
— Как скажешь, Ллойд. Ты выстроил действительно хороший дом. Такой большой и просторный. Даже слишком просторный для фермера и двух его сыновей.
Тот, кто отдает все, должен иметь еще больше. А зерно — не единственное богатство фермера.
— Мы с женой хотели большую семью, — пожал плечами Ллойд. — Но после второго ей сильно нездоровилось, а через полгода она упокоилась с миром.
Трусливый Дил уже давно мужчина, но Тревор даже не начал бриться. Никак не меньше четырех, а то и шести лет разницы.
— Значит, у тебя нет ни жены, ни дочерей, Ллойд? Это очень печально.
Фермер не ответил, и Саид перевел взгляд на Хакима:
— Вы находили платья, заколки или какие-нибудь другие женские вещи?
Здоровяк лишь покачал головой. Саид наклонился вперед, стал говорить тише, словно сообщал страшную тайну:
— В моем отряде двенадцать человек, фермер Ллойд, и у каждого из них рвется наружу невыразимая боль. Ее не унять вином или вкусной едой, о ней нельзя забыть. Она всегда с тобой, жжет изнутри. Эта боль слишком велика, чтобы держать ее в себе, ей нужно делиться. И лучше всего это делать с женщиной — но не шлюхой, это важно. В их усталых глазах уже ничего не отряжается, лишь тихо плещется тоскливая смерть. Только обычные женщины: они умеют страдать сильно, отчаянно, так, как мужчины никогда не смогут. Но если война длится слишком долго, а женщины рядом нет, многие согласятся на компромисс.
Саид многозначительно посмотрел прямо в глаза каждому из мальчишек, убедился, что его намек поняли, и продолжил:
— Остальные же могут найти удовольствие в человеческих криках. Один из них делает настоящие чудеса с кинжалом и парой ножей. До знакомства с ним я и не знал, как много можно отрезать от человека, при том оставив его в живых.
Фермер потянулся за спину, но лишь почесал область под лопаткой. Хотел достать спрятанный нож, но передумал?
— И есть еще Хаким, — Саид указал на здоровяка жестом распорядителя цирка. — Особый случай. Хаким предпочитает мертвых. Мужчина или женщина — неважно. Главное, чтобы смерть пришла совсем недавно.
Фермер молчал, лишь широкие ладони сжались в крепкие кулаки. Саид перешел почти на шепот:
— Я думаю, что ты солгал мне, фермер Ллойд.
Хаким бесшумно зашел за спину Дилу. Второго сына уже брали в клещи двое наемников, один из них вытащил нож.
— Я могу ошибаться, и тогда твои сыновья умрут крайне неприятным образом. Но если я прав и где-то здесь прячется хоть одна женщина, тебе придется решить, кого ты любишь больше. Родителям не положено иметь любимчиков, но они у них все же есть.
— Отец, нет! — крикнул Тревор, отступая к стене.