— Пойми, это был единственный способ. Я даже инкогнито проспонсировал разработку кракатита. Не зря, получается. Весьма. эффектное средство, как оказалось.
Мой плевок позорно приземлился на полпути к его сапогам. Впрочем, я и дышал-то уже с трудом.
— Не пойму, отчего столько злобы? — Вард выглядел по-настоящему озадаченным. — Ты ведь победил! Грете будет лучше во Мрети, поверь.
— Она. Никогда тебя не простит.
— У нас на это будет целая вечность. Время там ничего не значит. И потом — она всегда будет вольна уйти, — речь его лилась легко и без запинок. То ли близость Мрети бодрила, то ли давно не курил своих трав.
— Ритуал.
— О, не беспокойся. Он, конечно, завершится. Только одного тенебрата недостаточно, чтоб уследить за всем. Так что я немного подправил вектор воздействия на негативное поле. Впрочем, тебе это не особо интересно. Лучше подумай о том, что твоя Империя сегодня тоже выиграет. Потеряет один город, зато получит вето на исследования Мрети.
Взгляд Варда стал отрешенным:
— Ты даже не представляешь, что таится в ее глубинах. Тенебраты научились всего лишь управлять мелкими паразитами и урывать крохи энергии, а уже возомнили себя властителям Мрети. Но они так упорны в своих изысканиях, что истинные хозяева уже начали обращать на них внимание. Поверь, Берг, даже мне становится страшно, когда я пытаюсь представить, что они могут сделать с вашим миром.
— А ты, значит, решил переметнуться к победителям? — Мне становится холодно. Дурной знак.
— Всего лишь ассимилироваться. Стать одним из паразитов, если тебе угодно. Ты ведь тоже не просто так в надзиратели пошел?
Тут он меня уел, конечно.
— Извини, Берг, но нам пора. Ритуал вот-вот начнется. За тем шкафом тайный ход за пределы города, как раз к караванной тропе. Шансы у тебя, прямо скажем, небольшие, но все-таки. Спасибо тебе за все и прощай. Ты был неплохим парнем. для надзирателя.
Из его тела начали стремительно разрастаться серые нити, похожие на молодые побеги, обвивая тело Греты — словно кокон. Я в последний раз взглянул на родное лицо. И собрав остатки сил, пополз к шкафу. Боль вернулась, но я был только рад.
Я лежал на земле среди груды камней, пялясь в хмурое небо.
Вот и все. Прощай, Грета.
Я еще успел увидеть, как с недосягаемой высоты на Выгреб рухнул черный столп, оставивший после себя дымящийся кратер. Ритуал удался, спору нет. До таких результатов нам, пожалуй, пока еще далеко.
Не знаю, смогу ли я добраться до ближайшего оазиса, пока не началась очередная буря. Может, повезет перехватить кого-то из караванщиков.
Что я вообще буду делать, если выживу?
Но это все потом. А пока я просто смотрел на тучи.
На лицо упала капля, еще одна. Отлично. О караванщиках теперь можно не беспокоиться, как и о похоронах.
И тут до меня дошло. На глазах, впервые с детства, навернулись слезы. Грета.
На меня обрушился целый ливень.
Но это был дождь. Просто дождь.
Егор Емельянов
ТРИНАДЦАТЬ ИЗ ХАРУДА
Все молодые люди представляют войну одинаково: лязг стали и свист сотен стрел над головой, приказы командиров, крики раненых, огонь, кровь, смерть. Все молодые люди глупы.
Саид сел на один из мешков с зерном и, скормив умирающему костру несколько веток, всмотрелся в тихую ночь перед ним. Густая тьма со всех сторон, и даже звезды попрятались за хмурыми тучами. Люди Саида непрестанно ходили вокруг костра, но не столько по надобности, сколько от невозможности оставаться в покое. Их серая, как и у всех праведных, кожа практически не отражала слабый свет костра. Казалось, что тьма поглотила их лица. Саид чувствовал на себе их взгляды, видел, как их руки практически случайно ложились на рукояти мечей.
«Почему ты всегда такой хмурый, Сайд?» Запах ее волос: корица и тмин. Легкий поцелуй на щеке. «Улыбнись. Ты совсем другой, когда улыбаешься».
Они сидели молча, тринадцать человек из славного города Харуда, и смотрели, как мертвые ветки обращаются в дым. Никто не разговаривал, никто не пел песен, и лишь Кабир иногда кашлял кровью. Тринадцать человек ниоткуда. Запри людей без света и надежды — тогда они сами прижмутся друг к другу.
Саид повел их, дал им цель и возможность, обещал им многое и сдержал свое слово. Но сейчас он был тем, кто заставил их сидеть на мешках с зерном в ночной тишине, в ожидании, наедине с голосами тех, кого нет. Они ненавидели Саида за это.