Он разломил плод, показал Одиссею и Диомеду семечки, снова «закрыл коня» и «поставил» его на стол. Пощёлкал по большому блюду пальцем.
— Это Троя. — Ромашкин взял в руку виноградную кисть. — А это вы, ну, в смысле, мы.
Поместив гроздь к краю стола, студент снова схватил инжир, переложил к винограду. Греки следили за его манипуляциями, не отрывая глаз. Очевидно, такой способ реконструкции поля битвы был им в новинку.
— Мы оставляем коня с бойцами на берегу, остальные садятся на корабли и отплывают. — Кисть винограда исчезла со стола. — Троянцы выходят, видят, никого нет. Что за конь? А жертва богам! Давайте возьмём её в город!
— А зачем брать в город? — спросил Одиссей.
Аполлон растерялся, но тут подал голос Диомед:
— Трофей и священная статуя. Мы же у них Палладий свистнули? То-то.
Цари рассмеялись, тыча друг друга в плечи.
— Ну, да! — сориентировался Ромашкин. — Большая, огромная святыня. Ни у кого такой нет. А троянцы, посрамившие греков, владеют!
— Хорошо, хорошо, говори дальше, — отмахнулся владетель Итаки.
— Они затаскивают коня в город... — Плод перекочевал на блюдо. — А ночью воины выбираются и открывают ворота. Приплывшие обратно основные силы входят в Трою и берут почту, телефон и телеграф. Или что там у вас обычно берут?..
Студент положил виноград к инжиру, обозначая полную победу ахейского оружия. Одиссей и Диомед смотрели на парня, раскрыв рты.
— Последнее я вообще не понял, — пробормотал царь Аргоса. — Кто такие Телефон с Телеграфом? Вот Телемаха знаю. А эти...
— Забудь! — сказал Аполлон. — Главное поняли?
— Ещё бы, — протянул владетель Итаки, расплываясь в хитрющей улыбке. — О подробностях следует ещё поразмыслить, но затея хороша.
— Только ты сядешь в коня с нами, — отрезал Диомед. — Как самый умный.
— Да брось ты, друг! — Одиссей ткнул подельника локтем в бок, но по лицу было видно, что легендарный хитрец думает абсолютно то же самое.
Поговорили ещё немного, греческие военачальники прикинули, кто бы мог сладить здоровенную полую статую, потом поприставали к гостю, не вспомнил ли он, откуда явился, и наконец Аполлон покинул шатёр царя Итаки.
Друзья проводили Ромашкина взглядами. Прошло не менее минуты.
— Друг мой Одиссей, — тихо проговорил Диомед, сжав в кулаке виноградную горсть так, что сок заструился сквозь пальцы и потёк на дорогой ковёр. — Цари не прощают ударов в лицо. Когда я его обнимал, я ведь пытался его убить... Смять рёбра, переломить хребет... Тебе ли объяснять? Но я не смог! Я, ломающий спину молодому быку! Воистину, сей Аполлон непрост. Клянусь тебе, смертный муж лежал бы мёртвым.
V
Соблазнить женщину умеет
каждый дурак.
Милан Кундера
— Свидетельствую тебе, хозяин, не может смертная дева обладать столь неземной красой, как новая пифия! — сказал раб торговцу Тихону.
Хозяин отдыхал после долгого базарного дня и, расслабленно попивая вино, слушал доклад слуги, посланного в Дельфы узнать виды на урожай. Пророчица пообещала полное финансовое счастье. Доложив о деле, раб не преминул поведать и о внешности Елены Прекрасной.
— Что ж, две Прекрасные Елены — это много для нашей Греции, где всё есть. — Купец усмехнулся, тряхнув курчавой головой.
Тихон был красавец и сердцеед. Славный город Коринф хорошо знал купца, который снискал тайное благорасположение многих девушек из самых знатных родов. Но разве ж оно тайное, если на следующий день сначала на базаре, а потом в порту начинают ходить самые подробные слухи об очередном подвиге Тихона, кстати, потомка Приапа. Того самого.
В отличие от божественного предка купец имел милое лицо и статную фигуру, зато в главном весьма на него походил. В Коринфе говорили, что Тихон скор на подъём.
Верный раб как никто другой был в курсе беспокойного характера и повышенного интереса Тихона к новым прекрасным персикам. Любвеобильность толкала купца на новые приключения, как только заканчивались старые. К двадцати пяти годам он не обзавёлся семьёй, предпочитая заниматься свободным «спортом». Вот и сейчас его сильно взволновало сообщение слуги.
Хотя Тихон и не подал вида, опытный раб распознал тот самый блеск горячих глаз хозяина.
— Не иначе, она дщерь великой богини или, может, самого Зевса, — сказал слуга.
— Ну, что же, Эвбулей, давненько мы в Дельфах не торговали, не так ли?
— Так, хозяин.
Эвбулей почтительно склонил голову и спрятал улыбку. Отчего-то этому сорокалетнему человеку нравилось вертеть купцом, дёргая за самую главную ниточку.