— Нет, нет! — закричал Сереженька. — Это я его поцелую! — И он снова обхватил нашего капитана за шею, так что капитан побагровел.
— Я бы на его месте так не сообразил, — сказал Бутурлин. — Как он, ловкач, умно действовал, как тонко, бестия!.. Вы пейте, пейте, капитан, чего чиниться!
— Я не чинюсь! — хохотал Аркадий Иванович. — Я пью, господа. Мне с вами тепло… Ах, были бы мы в Линцах, верите ли, я велел бы в музыку ударить.
Пока там, у стола, продолжалось общее ликование и форменный грохот стоял вокруг, и звон, и свист, Сереженька подбежал, качаясь, к Авросимову и подсел к нему на тахту.
— Свет наш Ванюша, радость наша, а он и не спит, подслушивает…
Тут и Бутурлин подскочил, вцепился тонкими, холеными руками Авросимову в бок, стал щекотать его, приговаривая:
— А он не спит, не спит, штрафного ему, Ванюше, штрафного!
Принесли большой бокал с шампанским. Авросимов выпил его в два счета и готов был закричать от радости встречи, которая так трудно ему давалась нынче, да все ж таки ее не упустил…
— Откуда вы этого капитана раздобыли? — спросил его Бутурлин шепотом.
— Случай свел, — также шепотом отозвался наш герой, удивляясь серому цвету лица кавалергарда.
Тут ему снова поднесли, и он еще выпил. Теперь и в нем кровь заиграла, потолок улетел неведомо куда, стены распались, ударил ветер весь синий от трубочного дыма, рыжая голова Авросимова, озаренная каминным пламенем, мельтешила по этому пространству, словно большая головня выскочила из камина и пошла гулять по свету. Толстяк, задирая полы халата, отплясывал что-то, гренадерский поручик раскачивался у окна, как заводной, Сереженька снова душил в своих объятиях Аркадия Ивановича… Все кружилось, и исчезало в тумане, и возникало снова. И только остальные господа, что были незнакомы нашему герою, по-прежнему сидели неподвижно, вполоборота к пламени, с недопитыми бокалами в руках.
Тут Сереженька протянул нашему капитану полный бокал.
— Вы меня очень обяжете, коли весь его, до дна…
Аркадий Иванович вяло так посопротивлялся, но выпил и спросил:
— А где же нежный предмет? Мне господин Ваня обещал…
— Бабы, что ли? — сказал Сереженька.
— Хай будэ так.
— Милодорочка?
— Да хоть кто…
Толстяк подплясал к ним.
— А что ты с нею будешь делать, Майборода?
— Канашечки, — сказал капитан. — Под левой рукой — спинка, а под правой — что?.. Постараемся!
— Ах, шалун!
— Эй! — крикнул гренадерский поручик от окна. — Полночь миновала!
Вдруг совершенно внезапно буйство стихло. Наступила тишина, лишь поленья потрескивали безучастно.
Посреди залы стоял Аркадий Иванович, прикрывая щеку ладонью.
— За что? — спросил он тихо и кротко.
— Милостивый государь, — сказал Бутурлин, опуская свою тонкую руку, — вы только что нанесли мне оскорбление, непристойно отозвавшись о моей даме…
— Да при чем тут дама?! — изумился Сереженька. — Бутурлин, бог с тобой!
— Уймись, — сказал толстяк, — ты ничего не понял, — и отстранил Сереженьку.
— Нет уж, — сказал Сереженька, — ты, Бутурлин, не смеешь эдак… Ты уж, будь добр, все скажи как есть… Зачем же темнить?
— Ты ничего не понял, — сказал Бутурлин спокойно.
— Ты ничего не понял, — повторил за ним толстяк. — Уймись. Все правильно.
— А-а-а, ну да, — спохватился молодой человек. — Как же это можно — даму оскорблять при нас…
Бутурлин сделал шаг к капитану. Наш герой бросился было разнимать их, но остановился. Что-то мешало ему стронуться с места, а что — понять в этом сумбуре было невозможно!
— Ну что же вы! — вдруг крикнул Майбороде Сереженька. — Что же вы так стоите?!
Но милейший Аркадий Иванович, обескураженный немыслимым оборотом дела, продолжал стоять, не помышляя о действии, и даже улыбался жалко.
— Нет, ты должен проучить его, Бутурлин, — потребовал толстяк. — В моем доме! Это неслыханно, чтобы в моем доме… О Милодоре… и вообще о нимфах…
— Да ведь я ее не знаю, господа, — сказал Аркадий Иванович, не выпуская руки Бутурлина из виду. — Я ведь предполагал…
— А, черт! — сказал гренадерский поручик. — Он предполагал… Это вам не Линцы ваши чертовы!
— Да при чем тут Линцы? — изумился Бутурлин. — О дамах речь, о дамах! Он даму оскорбил, и все тут…
— Он мне отвратителен! — закричал Сереженька. — Он за себя постоять не может!.. Да вы хоть обидьтесь, обидьтесь… Он же оскорбил вас! Он ведь вам по щеке залепил!..
— Господа, — еще тише и еще покорнее ответствовал Майборода. — Я никого не хотел… То есть я никогда… Верите ли, я готов извиниться…