Пашков. Я ребят собрал здесь, у крепости. Пойдем. Вот и котомку принес вам.
Сергей Муравьев. Что в ней?
Марина. Подожди. Когда я шла после смерти брата к пруду… я хотела взглянуть туда вглубь. Все бело, лед горит, а вода синяя, темная. Я подошла, а Пашков у края сидел. Там, в глубине, звезды плавали и вдруг хлынули с неба, как ручей серебра. Пашков подставил котомку, а я руки. Они теплые, серебряные, падали, цеплялись за платье. Вот посмотри — у меня на рукаве, а у него в шапке.
Сергей Муравьев. Дай мне руки, наклонись, здесь темно, я не вижу тебя.
Пашков. В ворота стучат.
Сергей Муравьев. Это семеновцы. Мертвые встают!
Пашков. Разбивают ворота. Мир бунтует! Воля пришла, Сергей Иванович!
(Шум и удары.)
Сергей Муравьев. Я не увижу ее, Марина. Мои руки скованы. Я не могу подняться.
Марина. Я люблю, люблю тебя. Ты не увидишь, но ты уснешь. (Марина целует Сергея Муравьева и опускает его голову на изголовье. Свеча гаснет, а когда она вспыхивает, один часовой стоит у дверей. Входит Левашев.)
Левашев. На очную ставку. Что это за стук?
Часовой. Новую тюрьму строят, ваше превосходительство.
Каземат С. Муравьева и рядом каземат Суханова. Сергей Муравьев сидит у стола и пишет. Суханов стучит ему в стену из своего каземата.
Сухинов. Как странно, нам сегодня не запрещают разговаривать. Что вы делаете?
Сергей Муравьев. Подвожу итоги.
Сухинов. Чему?
Сергей Муравьев. Прошлому.
Сухинов. На это у нас будет достаточно времени. Говорят, нас сошлют в Благодатский рудник.
Сергей Муравьев. Я еду ближе.
Сухинов. Может быть, мы никогда больше не встретимся с вами. Спойте, Сергей Иванович, как тогда в лагере, после заседания?
Сергей Муравьев. Что же спеть вам?
Сухинов. Что хотите?
Сергей Муравьев. Я мало пою по-русски. Может быть, о «Летучем Голландце»? (Поет.)
Плохие слова, но я люблю их за воспоминания.
Сухинов. Я не спросил вас… Ваш приговор?
Сергей Муравьев. Повесить.
Сухинов. Боже мой! Простите меня. Я не знал, не подумал, что это возможно. Когда?
Сергей Муравьев. Сегодня. Не ужасайтесь, мой друг, более, чем я сам. Я подвел итоги и готов, спокоен, потому что ничего не оставляю здесь. Тяжко не умереть, а вести к смерти другого. Я не один: со мною Пестель, Рылеев, Каховский и Мишель… Если бы только не Мишель!
Сухинов. Вы не можете ни в чем упрекнуть себя. Мне было бы отрадно сопровождать вас. И Бестужев думает то же самое.
Сергей Муравьев. Июль. Звезды бледнеют. Значит близко рассвет. За мной сейчас придут. Добывайте, Сухинов, железо для нового оружия. А я спускаюсь в шахту, из которой еще никто не поднимался на поверхность.
Сухинов. Мне почему-то хочется просить у вас прощения. Простите за то, что я живу. Простите меня, Сергей Иванович.
Сергей Муравьев. Тише. Идут. Прощайте.
(Входят сторож и конвой.)
Сторож. Вот позвольте, ваше высокоблагородие.
Сергей Муравьев. Что это?
Сторож. Ремни для рук… руки связать велено.
Сергей Муравьев. Ах, да! (Сторож прикрепляет ремни и вешает ему на грудь дощечку, на которой написано: «Цареубийца».) У тебя дрожат руки, пусть кто-нибудь другой.
Сторож. Господи, господи. Дело-то какое, ваше высокоблагородие…
Сергей Муравьев. Перестань. Полно.
Голос Левашева. Чего вы глядели, чорт вас возьми! Казнь назначена в 4 часа, а ничего не готово. Дьяволы! Запорю! Заприте их пока в каземат.
(Конвой вводит Пестеля и Бестужева.)
Бестужев. Сережа, милый, они издеваются над нами, но я с тобой.
Сергей Муравьев. Мой дорогой, я не могу дать тебе руку.
Бестужев. Нет можно. Вот так.
Пестель. Несчастная Россия! В ней не умеют даже вешать.