Женится Васька на буржуйской дочке. Денежки всему шапка. Васька с Маргариточкой за красным столом сидят, друг дружке эдак улыбаются. Маргариточка в форменке — женихов подарок. Куражится Васька. Уцепил ее за хребет. В миндальные губки целует. Вино пьет, стаканы бьет, похваляется:
— …в натуральном виде с подливкой…
Ах, и веселый же народ матросы. Делегат за оружием Максим среди них, ровно ржавый курган в зеленой степи. Дума грызет — и как бы оружием разжиться — ждут станичники… Хотя какое тут оружие, ежли Васька женится?.. Отгуляем, отпляшем и…
Ржет братва, на слово не верит:
— ……………………………………………………
— ……………………………………………………
— Га-га-га!
— Го-го-го!
— А-ха-ха-ха!
Васька пузырится:
— Што я вам, — говорит, — чувырло какое?
Васька из двух шпалеров на спор садит в пустые бутылки, понаставленные на рояль. Бабы визжат. Братва потешается. Чечоточку, ползунка, лягушечку как тряхнет-тряхнет Васька, локти на отлет:
— Рви ночки…
— Равняй деньки…
Папаша, то-есть буржуй ихний, безусловно пляшет. На затылке смятый котелок. Глотка буржуйская шире голенища разношенного. Рвет камаринского на демократических началах:
— Аарррара… Ааррра…
Ржут матросики. Над буржуем подтыривают:
— Нет. Спой-ка ты нам яблочку…
— Тряхни брылами…
— Повесели гостей…
— Сыпь на весь двугривенный…
— Уморушка-Татьянушка…
А матушка, то-есть буржуйка ихняя, дышит над голубками. Пылью стелется:
— Девушка она у меня чуткая, деликатная. Гимназию с золотой медалью… Уж ты, Василь Петрович, ради бога, будьте с ней понежней… Она совсем, совсем ребенок…
Ваську от умиления слеза прошибает:
— Мамаша, да рази ж мы ни понимаем… Да я в лепешку расшибусь…
Маргариточка за роялем трень-брень. Ее восковой голосок гаснет в мутном утробном реве:
И на улице под окнами подхватывают с подсвистом. Ни поймешь, плачут или смеются стекла, и в раму рожа дико веселая:
— Э, да тут гулянка…
Под окошками летучий митинг:
— Свадьба.
— Ну!
— Верно дело.
— Залетим, братва…
— Вались…
— Заходи, братишки, заходи… Места хватит. Вина хватит…
— Зачем же бить окошки?
Утром с похмельки:
— Ах, ах…
— Где молодой?
— Нет молодого!
Пропал молодой.
Теща плачет. Маргариточка белугой ревет: охорашивает ягодки помятые. Шафера похмеляются, к подруженькам присватываются. Ребятишки выжимают из бутылок похмельку.
Нету Васьки.
Оказывается, на фронт махнул. А можа, и не на фронт. Вечером будто видали Ваську — в гортеатре зеркала бил. А завтра слышишь, будто влюбилась в него артиска. Зяфаловал Васька артиску францускую. Раз-раз по рукам — и в баню. Лафа этому Ваське. Куражится, подлец: артиска, прынцеса, баба свыше всяких прав.
Пришли ребята гулять и видят: артиска ни артиска, а самая заправская чеканка Клавка Бантик. Кто ж ни знает Клавку Бантика. Васька на что доброго сердца человек и то взревел:
— Ах, ты, — кудлячка…
Плеснул ей леща, другого — и в расчете: бесхитростный Васька человек.
Стонут, качаются дома.
Пляшут улицы.
Прислонился ходя к «России». По неизвестной причине плачет ходя, разливается:
— Вольгуля мольгуля…
Выкатились из «России» ребятки и навалились на ходю:
— Хам…
— Гам…
— Китаеза…
— Черепаший хвост.
— Что обозначают твои слезы?..
— Вольгуля мольгуля… Моя лаботала, лаботала, все денихи плолаботала: папилоса нету, халепа нету…
Слезы эти из него так и прут.
— Ха-ха!
— Гу-гу!..
— Бедолага, сковырни слезы, едим с нами.
— А-яй, чудачок, кругом слобода, а ты плачешь.
— Едим…
— Мая каласо, тавалиса…
Эх, развезло, размазало.
— Стой, не вались…
В дымину пьяного делегата Максима с десять рук втолкнули в реквизированную архиерейскую карету с проломленным боком. Ввалились — Галаган, Суворов, китаеза, еще кто-то. Сорвалась пара, разукрашенная красными лентами. И у лошадей праздник.
И лошадям весело.
— Пошел!
— Качай, качай!..
— Рви малину!
— Руби самородину!..
— Хха, Фьюьюьюьююю!.
Помнил Максим станицу. Фронт помнил. Гнеденького жеребчика Сокола. А слова, ровно раки, пьяные, расползаются:
— Вася… Родной… Господи… Братишки… Контра вся Кубань… Тридцать тысяч казаков…
— Погоди, и до казаков доберемся и их на луну шпилить будем.