Улицы перед Васькой расступались, избенки поджали животики со смеху, в сощуренные глазки окон совались мужицкие бороды:
— Помчался Васька на охоту…
А было это старо, как старо было село Шлеп-Помет, веселое и пьяное, грибом приросшее у оврага со времен Петра. Гнали сюда на поселение чувашей, татар, костромичей, ярославцев, помешались, запутались, стали все православные, приход веселый, матерщинный, как и поп их — Васька Смирнов.
— Самый наш мужицкий поп, веселый поп, — пуп почесать да хохотать!
Докатился Васька до Тещи, повел носом туда-сюда, раздул ноздри и втиснулся в дверную пасть. Шибануло в нос кислой опарой, самогоном и махрой-самосадом.
В избенке вывертывал вензеля мужичонка, — не поймешь где ноги, где руки, где мотня, где голова, — но этот мужичонка — нестоящий внимания. А вот Курын. Курын уже булькал муть из бутыли, нос его, большой и сизый, клевал в стакан.
Васька присоседился рядышком, расправил бороду, помолчал. Курын повернул нос, — чуть попа не задел, — ощерился:
— Ты че, косматый чорт? не дам. Не лезь…
У Васьки бас, — загудел через бороду.
— Што-о лаешься, собачий сын?
— Уйди, косматый, остатню шубу пропиваю…
Курын задрал бороденку, опрокинул баклажку в утробу. У Васьки в ноздрях ровно гусиным пером защекотали. А тут еще Теща приплыла из передней комнаты.
— Батюшка, не должок ли занес?
Грудями, как хлебы мужицкие, насунулась, приветила улыбочкой. Васька в обиду:
— Што ты, Теща, какой я те батюшка? У меня своих дочерей-кобыл хвата-ат, ты ещо лезешь!
Теща бедрами вильнула к печке, посудой загремела, а Курын за разговором второй стакан закинул в утробу. Заело у Васьки под-ложечкой:
— Слышь, Курын носатый, давай в карты помечем?
— А че, косматый, ставишь на-кон?
Васька шапку на стол:
— Мечи банку!
— Сколь в ей?
— Пяток бутылок… Теща, дай колоду…
Теща выбросила карты, как застарелые гречневые блины. Васька держит банку, Курын по бутылочке сбивает с шапки:
— Мотри, Васька, три осталось!
— Помолчи-ка еще немного… налей-ка из своей…
Курын благословил Ваську стаканом:
— Глони-ка, расправь в нутре-то…
Сплюнул Васька и мечет дальше. Высохла шапка, — вся к Курыну перелилась. Упрел Васька:
— Своло-очь ты… поставь с выгрышу…
Курын поставит, — что ему? Вылакали бутылку, — Васька за свое:
— Давай ещо?
— Чаво ставишь?
— Шубу!
— Сколь в ей?
Усохла и шуба. Курын влез в поповскую шубу, пополз на-карачках, вспахал носом грязные половицы, ибо, пока усыхала Васькина шуба, шапка перешла во владение Тещи за четыре бутылки. Потому изба Тещи залилась в угарном весельи, и потому еще, что пришли парни промочить горло и нашли Ваську в положении риз. Парни хлебнули у Тещи на гривенник, заломались на рубль. Ударила гармоника саратовская с колокольцами, переборы соловьиные, плясовые. Курын навыворот напялил поповскую шубу, зашлепал лаптями по соплям половиц. Васька подобрал рясу, как бабы заголяют юбки, расписал вензеля. Один парнюга с размаха вскочил на Ваську верхом вцепился в патлатую гриву:
— И-и-го-го-го!
Васька бородой трясет, топчется и рвется, как конь не объезженный:
— Бро-ось, своло-очь, чево еще балуешь, ну-у, удди…
Бросили, сгрудились к столу:
— Васька, в карты?
Васька отдувается, фыркает:
— В долг играю?
— Не отдашь, сволочь! Ставь дочку на-кон!
— Кто их, кобыл, возьмет? В их в каждой по пять пудов да с гирькой без ушков, да еще по два кирпича… Щитай!
— Хо-хо-хо!
— Га-га-га!
Парни выпили, Ваське поднесли. Возрадовалась и возликовала душа:
— Играй песни, сволочи!
Бас у Васьки, что колокол соборный, городской. Теща умасливает:
— Шел бы ты, батюшка, домой, спать бы тебе с богом Васька в раж:
Ни разу с богом не спал, Теща, — с богородицами, действительно, приходилось!
Сейчас лопнет со-смеху изба у Тещи!
— Как я без шубы пойду? Курын, дай шубу до дому дойти!
Курын в конец рассопливился, раскорячился в шубе навыворот:
— Ы ык… зачем ты, ма-ать ма-а-а-я… мать-перемать… Молчи, косматый, вишь, песни играю…
— Шубу дай до дому!
— Врешь, не отдашь, я те, косматый черт, знаю…