— Бабья неблизация.
Тогда сметила Наталья, — боятся мужики.
Досадно теперь: вышло всё на-смех.
Говорила много и правильно, говорила городская, только сердцем была чужая: не снижалась до деревенских баб.
Так и осталось: она сама по себе, они сами по себе. Стояли, слушали, смотрели на городскую — на полушубок, на треух, на цыгарку: «Как женщина себя конфузит».
Делегатку полагалось выбрать от деревни, чтоб в город ехать за бабьими правами. Мялись бабы. Каждая мусолила мыслишку: не своей волей жила. Солдатка Варька, — ей все равно — оттябельная, никакого покору не боится, — вызвалась сама. Потом рассказывала несуразное: непутевая баба — толку не добиться.
— Хорошо, — говорит, — было, обо всем докладывали бабочки из других деревень, про свою жисть, значит, и разные хорошие слова произносили городские дамочки, чай с колбасой пили и решили, — говорит, — мужиков не ублажать, чтоб, значит, не без чуру.
Растрепала по всему селу, мужикам на издёвку. Ребята частушку тут же озорную сладили:
Так на том и осталось. Самим вспомнить совестно. Пеняли солдатке Варе: послали дуру — напутляла.
Потом слух прошел по завалинкам, по журавцам: бумага пришла, чтоб беспременно баб выбирать в совет, как ни можно, чтоб председатель подчинился.
Сказывали — председатель Гаврюшка-индюк от злости почернел:
— В этом деле я, — говорит, — супротив Москвы пойду.
Солдатка Варька по домам и хвост и язык обтрепала, уговаривала баб ее в город от всех баб послать с жалобой: «председатель, мол, нашу волю затаивает».
Но уж Варьке больше веры нет — путаная баба, пертрехнутая.
И все ж, знать путем не знали, а чуяли, — вышла воля. Сметили по мужикам: покороче стали руки, не так часто доставать стали.
Вспомнила Наташа, как ноне утром блинцы пекла: сковорода не ладила — прихватывала. Подтолдыкнула с ехидным смехом старшая сноха. Намахнулся было на Наталью «немой».
Наташа только глянула — опустил руки; ругаться хотел — слова не выговорит. Растревожился. Как заикнулся, пиши пропало, — наехал на пенек, ковырялся с полчаса. Бьется морда в судорогах. Стоит, хлебает чадный дух.
Как за такого вышла, какая неволя?
Хорошо еще порожняя — руки не связаны. На богатство, на уговоры улестилась.
А что оно богатство-то: в крестьянстве-то и в богатстве барыней не посадят — горбом достается. Своим-то разумом жить — привычки такой не было, — всё, как люди.
Знато бы дело, за Николая выйти поперек семейным. Любилась с Николаем, а от людей совестилась: из беспортошных — не жених.
Николай-то с обиды тут же в город на фабрику подался — и вот на Пасху каким соколом прилетал!
Свиделись однова.
Сердцем учуял Наташину жизнь, — в город звал с собой, рассказывал про бабьи права в городах: не может, говорит, муж жену силой к себе вернуть, устрою, говорит, на фабрике работать.
С собой не навязывался, — одну Наташину жизнь в расчет брал.
От этого в Наташе сомнение было. Женат, может — брешет, что холостой, а может, с обиды — гордость: как, мол, сама хочет.
Отмолчалась тогда Наталья, а мысль пала на сердце.
Только ведь не сука она какая бездомовая, чтоб в самую рабочью пору крестьянство бросить. Зла от семьи не видала. Хлеб ела не попречный, хоть и незаработанный — первый год замужем ходила.
Решила с собой, — отработаю вот летом и уйду, — на-те, пользуйтесь.
Стала потихоньку деньги скапливать. Поджидала подходящего денька, чтобы не сразу стрянулись, — по бабьей слабости боялась окоро́ту.
Тут случай к локтю. С бабами в бор по рыжики, за бором тут же станция, от кордону с полверсты: в бор и в бор — не сразу хватятся.
И вот в бору. Рано-рано, когда порастеряло небо почти все звезды на бабьи загадки и чуть полиняло, поднялась на локтях Наташа.
Холодок, утренник под шушпанчиком прихватил, притулил опять к земле.
Приласкало вспугнутое тепло, всем телом явственно вдруг поняла — будет радость.
А другая мысль на ноги поставила в один миг:
«А ну-ка женат?».
С этой мыслью уж не улежишь.
Не слыхали бабы, как ушла Наташа — спали, скошенные куриным сном: встанут завтра, долго будут оправлять съехавшие на-бок повойники, позёвывая, крестить рот, отряхать смятые юбки, пока хватятся Наташку. Скажут с усмешкой:
— На отличку Наташка бьет — ране всех встала.
Шла голубым мохом, росой, песком — от хвои колючим.
Белым пухом туго набился туман меж деревьев.