Борис Губер
О быте и нравах советского Передонова
Тяга к художественному литературному творчеству, стихийно и неуклонно растет в самых недрах рабочих и крестьянских масс.
Чтобы проследить этот рост, достаточно познакомиться с любой провинциальной организацией. Например, Донбасское об'единение пролетарских писателей «Забой», менее чем в год сумело сорганизовать вокруг себя 250 человек. В Донбассе «Забой», в Баку «Весна», в Вологде «Борьба», — в самых отдаленных от центра местах, создаются, живут и работают все новые кружки и группы.
Нет спора, что в настоящий момент их богатства больше определяются количеством членов, чем достоинствами продукции. Это понятно, — путь овладения культурой и формой всякого искусства пролегает через длительную учебу и упорный труд. Самое же стремление творчески выявить себя и свое мироощущение — уже крупный шаг по этому пути.
Важно иное — борьба с теми сторонами нашей литературной действительности, которые могут оказать губительное влияние на неустоявшийся писательский молодняк. Действительность наша на-ряду с подлинным зачатием новой культуры часто принимает самые неожиданные и уродливые формы, что прежде всего касается писательского быта, сплошь и рядом более чем ненормального.
Остатки старой богемы, еще в 19–20 году родившие быт всяких имажинистов и ничевоков, с их «Стойлами», ясно проявляются и сейчас, когда, например, два широко известных поэта, из-за пустяков, публично обмениваются пощечинами. Остатки дореволюционной богемы скрещиваются со своеобразной новой богемой. На фоне халтурщины, личной вражды и общей беспринципности, эта удивительная, гнусная смесь становится почти бытовой нормой для целой категории писателей, — от попутчиков до комсомольцев. Пьянство, рвачество и ужасающая некультурность, расцениваемая как особый род доблести и молодечества, — далеко не самое худшее здесь: разложение и гибель отдельных, порою чрезвычайно интересных талантов протекают на глазах у всех.
В чем же причины таких уклонов и ненормальностей? Многие склонны видеть их исключительно в материально-правовом положении писателя. Это ошибочно. Материальная необеспеченность большинства молодых авторов играет, конечно, немаловажную роль. Но причины этим еще далеко не исчерпываются. Нам кажется, что в центре внимания должно оказаться более существенное, непосредственно культивирующее современные литературные нравы и вносящее дезорганизованность в писательскую среду: мы говорим о бессмысленном заострении кружковщины.
Отдельные группировки (хотя бы и мнящие себя во всесоюзном масштабе), выдвигая знаменем самые неумеренные и непримиримые крайности, поклоняясь собственной узости и доктринерству, — забывают обо всем: и об элементарнейшей чистоплотности в приемах борьбы, и об основных целях искусства, и о читателе.
В «своих» — видят безукоризненную идеологическую твердость, талантливость, пролетарское миросозерцание; себя считают единственными творцами пролетарской литературы. Все остальные — бездарность, враги, белогвардейцы; церемониться с ними необязательно и даже вредно — все способы хороши для искоренения крамолы: — если в статье или докладе ссылаешься на слова «чужого» — не стесняйся исказить их смысл и цитируй ту часть его фразы, которую наиболее удобно истолковать по-своему; если рецензируешь книжку — рекомендуй и ее и автора вниманию ГПУ… Вот «программа». В итоге — инсинуации, подсиживание, бесшабашная критика и злорадное гоготание при малейшей обмолвке или оплошности противника. А для себя — упоенное и вдохновенное самовосхваление.
Хоть сопливенький, да свой!.. А свой — значит совсем не сопливенький, — напротив! — он необычайно талантлив, в нем видно прекрасное зрелое мастерство, конечно же он выше Блока… В одну общую кучу гениев валят и сопливенького, и ловкого пролазу, и халтурщика.
К сожалению, в этом ворохе немало настоящих художников, попросту неискушенных «литературной критикой» своих верхов, губительной именно для настоящего начинающего писателя. Разве редки случаи, когда такой начинающий, встречая неограниченные и неосновательные похвалы своим, далеко еще не удовлетворительным стихам или рассказам, — начинает мнить себя действительно крупным и зрелым мастером? Он застывает в первичной низкопробной стадии ученичества и, уже не стремясь продвинуться вперед, неудержимо строчит поэмы и повести.
То, что попадает в печать, по своим достоинствам отнюдь не может удовлетворить читателя, но зато вдохновляет свежие кадры конторщиков и парикмахеров, до сих пор не подозревавших в себе «вдохновения». «Да ведь мы напишем ничем не хуже» — думают они. И пишут.