Выбрать главу

Почти как правило, выступающий получает по загривку. Перевальцы хвалят редко, чаще — недовольны: тут влияние того-то, там — заимствовано оттуда-то и смазано идеологически, а тут — просто художественно невыразительно. Автору лучше молчать и наматывать на ус. На собрания часто приглашаются попутчики. За истекший год читали: Леонид Леонов, Вяч. Шишков, Всев. Иванов, Бор. Пильняк, Есенин, Ив. Рукавишников. Поучиться есть чему. Помимо этого такое общение с видными попутчиками, так сказать с литераторами профессионалами, вводит перевальцев в круг интересов большой литературы, что для молодежи очень важно, так как среда чуть не каждого из перевальцев в частной жизни на этот счет не очень благоприятна.

Беднее дело с критикой: критиков перевальцев нет — еще не выросли, хотя некоторые товарищи, например, Зарудин, Губер, делают попытки и в этой области, и довольно удачно. Нередко заглядывают критики красновцы. Особенно же ценны в этом отношении выступления тов. Воронского.

Бывают вечера и веселее. Случается, что вдруг какой-нибудь прозаик или поэт, обуреваемый муками слова, открывает свою «собственную» теорию. Конечно, докладывает. Доклад длится… минут пять. «Изобретателя» изобличают в недодуманности, незнании теории словесности, и сам докладчик, наконец, сознается, что он до этого дошел своим умом, хотел было по этому вопросу кой-что подчитать, но кроме этимологии Кирпичникова ничего не нашел. А этот «труд» ему ничего не дал. Хохот.

Кстати сказать, в недалеком будущем «Перевал» пополнится новыми товарищами. Предложено войти в «Перевал» т.т. А. Смирнову — молодому прозаику, Н. Смирнову — критику и прозаику и другим.

* * *

В заключение можно определенно утверждать, что у «Перевала» свое лицо, что видно по этому номеру. «Перевалу» много еще не достает, чтобы стать в первом ряду советской литературы. Но эта группа стоит на верном пути, дорога открыта, дали манят.

Перевальцы работают.

Александр Архангельский

ПАРОДИИ

МОСКВА — МАДРИД
(В. Маяковский)
Довольно.             Еду,                   от злости неистов, Кроя          живопись                      наших дней. АXXры          пишут                   портреты цекистов, Демонстративно                     забыв обо мне. Я любого             ростом не ниже. Речь          стихами                      могу сказать. С меня          портрет                   напишет в Париже Не аховый АXXР,                      а сам Сезан. Хотя и не осень —                      кислейший вид. Москва,          провожает                   слезливым глянцем. — Мамаша,          утритесь!                   Еду в Мадрид. Вернусь          оттуда                   испанцем. Приехал.          Ясно —                   в кафе попер. Проголодаешься                   странствуя. За каждым          столиком                   торреадор. Речь,          конечно,                   испанская. Уткнувшись            в тарелку                     ем спеша, К тому же          голод                   чертовский. А сзади          шопот:                   — Дон-Педро, ша! Это же            Ма-я-ков-ский!! — Да ну?!           — Ей-богу!                   Шипит как уж Чей-то          голос                   гнусавый: — Вы знаете,                   он —                        Колонтаихин муж И внук          Морозова Саввы! Снежной          глыбой                   ширится спор. — Ваша          испанская Роста                               хромает Он — из Севильи                      торреадор, Под кличкою:                   Ковский Мая. Еще голосок:                   — Ошибаетесь, он-с, Убой меня             громом                      Коррида, Не больше не меньше —                            король Альфонс, В роли          Гарун-аль-Рашида. Шляпу          схватив,                    задаю стрекача. Куда там!          И слева,                   и справа Толпы испанцев                   бегут крича: — Дон          Маяковскому                          слава!!