Выбрать главу
Ветер злобно завыл, Свой с чужим в меня ввинтил Из винтовки остру пулю. Вбок окоп вдруг уплыл: Видно, я свое отжил, Коль глаза мои уснули.
МАТРОС
На углу по обручу бондарь Стучал-постукивал, Он, лихой по дереву звонарь, Позванивал:
О страшенной пушке на горе, О злой, слепой судьбе, О горячей крови на царе И о борьбе.
Подняло разросшийся бурьян, Качнулась дверь в петле — Горожан встревожил барабан В дневном тепле:
— Эй да эй, зеленые заборы, Душистые сады! Кинуты уездные просторы В загнившие пруды!..
Горожане пряники жуют, Сосут да хвалятся: — Наши тихие труды цветут, Румянятся.
Подошли в них пышные тела, Теплехонько на дне, А твои дурацкие дела О черном дне…
Пополам вдруг город разорвал Удар-ударище, И пришел убитый наповал На пожарище.
И блеснул стеклянный с фронта глаз Голодным маревом, Колыхнуло землю в новый час
Осерчал приехавший матрос, Морской соленый бес, И штаниной старый город снес, Головорез!
ТРОЙКА
За разбитым, брошенным замком — Грива по ветру Несущихся коней, Череда горячих, В беге, дней, Перезванивающих бубенцом.
       Топот звонких кованных копыт        Бьет,        Поет в родной        Раскрывшийся разлет.        Ждет, что за морем живет        Народ:        За моря свободой тройка прогремит.
И об'едет дальние углы В бездорожье, В непогоду Тарантас И завяжет крепкие узлы Крепкой дружбы этот час.
Эй, скачи под красною дугой, Режь колесами Дороги и пути: До всего доехать и дойти Под рабочею ременною вожжей.

ПО БОЛЬШАКАМ И ПРОСЕЛКАМ

Родион Акульшин

Солнце на завалинке

ТРИ СОЛНЦА

Стучат колеса. Кружатся березки, поляны. Мелькают синицы на телеграфных проводах. Тихо на небе, тихо на земле, тихо на сердце. С плеч скатилося бремя столичной сутолоки, последним снегом тает беспокойство, что мелкой литературной сошке жить при настоящих условиях часто невмоготу. Деревни, поселки и белые церкви купаются в солнечном море… Завтра поезд причалит к тихой пристани, гостеприимно встречающей меня многие годы… И снова — бабы, мужики, дети… И снова никогда не прекращающийся разговор на незабываемую тему — как лучше устроить жизнь и кто лучше живет в настоящее время: рабочий или крестьянин; снова жалобы мужиков, справедливые и по привычке; снова уговоры, убеждения и доводы с моей стороны. Все это не ново… Все это наскучило…

А солнце… Тысячелетия оно горит, не сгорая. Но кто скажет, что оно намозолило глаза! И еще многие миллионы лет солнце всегда будет новостью каждого утра…

Солнечные брызги осыпали вагонные окна. Девочка с самоваром выбежала к завалинке. Завтра праздник… Блестит чистый самовар. На завалинку поставила его девочка: пусть обсохнет, пусть позолотеет от солнца. Солнце на небе, солнце на самоваре… Красный передник на девочке, в русой косе лента голубеется… Стряхнула девочка соринки с передника, убегающему поезду рукой махнула и заулыбалась, как солнце, третье милое земное солнце. Три солнца обнялись и закружились, смеются и поют.

ВЕЧНАЯ СТРАННИЦА

На станции, кроме меня, с поезда сходит женщина. Вглядываюсь — знакомая. Ах, да ведь это Настя, та самая барышня Настя, которой неизвестно кто дал прозвище: «Сахарный Лобик». Прозвище имеет основание. Спереди Настины волосы до бровей спущены, обрезаны ровно, как по линейке. Через три дня на четвертый вечером смачивает Настя чолку сахарным раствором и частым-пречастым гребешком приглаживает. К утру волосы ссыхаются в гладкий твердый панцырь. Настя говорит, что такая прическа молодит лицо. Правда, волосяная дощечка прикрывает лобные морщинки, а морщинки нужно таить до поры, пока не отыщется жених.

В поисках жениха и просто так, от нечего делать, с семнадцатого года исколесила Настя весь Союз Советских Социалистических Республик.