Итак, практические деятели формальной школы взяли на себя «выделку» пролетарского писателя при идеологическом руководстве со стороны Пролеткульта. Идеи Пролеткульта снова начали переходить из состояния некоторого бесчувствия к состоянию мимолетного чувства. Шумное дыхание «Горна» начало снова вдохновлять поколение литературных маниаков. Никогда еще русская литература не видела такого обилия случайного творчества. Революция всколыхнула дно социального моря, и шумная поверхность его запестрела литературными сборниками, альманахами, журналами, единственное достоинство которых состояло в удручающем однообразии. Кто же заполнял эти бесчисленные страницы новоявленных творений? Сколько их было? Дать хотя бы приблизительную цифру этих имен плюс здравствующих поныне — едва ли представляется возможным, ибо число это влачит за собой жестокий хвост нулей, безразличных ко всему, а тем более к литературе!
Чем можно об'яснить себе столь необычайную тягу к литературному творчеству? Известно, что эпохи больших социальных преображений порождали не менее крупные культурные движения, а они в свою очередь — литературное паломничество. Для примера приведу несколько цитат из Белинского, человека «путанного», но к эстетическим взглядам которого так мало прибавлено, что может быть эти выписки нам скажут нечто большее, чем можно было бы ждать от исторической справки. Во всяком случае, полагаю, что пролеткультовцы отнесутся менее строго к нему, нежели товарищи формалисты. Цитирую дословно:
«Пушкинский период отличается необыкновенным множеством стихотворцев-поэтов, это решительно период стихотворства, превратившегося в совершенную манию.
Не говоря уже о стихотворцах бездарных, авторах „киргизских“, „московских“ и других „пленников“, авторах „Бельских“ и других „Евгениев“ под разными именами, сколько людей, если не с талантом, то с удивительною способностью, если не к поэзии, то к стихотворству. Стихами и отрывками из поэм было наводнено многочисленное поколение журналов и альманахов, опытами в стихах были наводнены книжные лавки»… (стр. 66).
Еще:
«Многие из них и теперь еще пишут, или по крайней мере и теперь еще могут писать так же хорошо, как и прежде, но увы, уже не могут возбуждать своими сочинениями бывалого энтузиазма в читателях. Отчего же? Оттого, повторяю, что они могли и не быть, что пылкость юности принимали за тревогу вдохновения, способность принимать впечатления изящного за способность „описывать всякую данную материю с некоторым подражательным вымыслом“ гармоническими стихами, за способность воспроизводить в слове явления всеобщей жизни природы. Они заняли у Пушкина этот стих гармонический и звучный, отчасти и эту поэтическую прелесть выражения, которая составляет только внешнюю сторону его созданий, но не заняли у него этого чувства глубокого и страдательного, которым они дышат и которое одно есть источник жизни художественных произведений. Посему-то они как будто скользят по явлениям природы и жизни, как скользит по предметам бледный луч зимнего солнца, а не проникает в них всею жизнью своею, посему-то они как будто только описывают предметы или рассуждают о них, а не чувствуют их».