— Отец, ты кто же по существу?
Тимофей поднимал голову и, шелестя бородою, вяло и тупо смотрел на окружающих.
— На богомолье, должно быть, ходили, — предположил один.
— Шляются по этим святым, чорт их не возьмет.
— Темнота, — сказал другой. — А стариков все-таки мучить не стоило бы. Чем они виноваты? Запутались люди.
Старухи заплакали.
— Темные мы, это вы правильно, — сказал, широко вздохнув, Тимофей.
— Дайте им литер, — предложил кто-то. — Не помирать же здесь людям.
— Ты кто же, отец, по существу? — спросили опять Тимофея.
— Крестьяне мы, — ответил старик. — Форменные, как есть, крестьяне. Только записаны, видишь, инако. О прошлом годе тюристом записали, а ныне — чума их знает — в шематоны переправили. Ну, да это одна суть.
В толпе возник смех, он утвердил сочувствие, и начальником был обещан литер.
Тогда синеблузый подошел к Тимофею:
— Здорово, — сказал он. — Где же это вы, старые черти, шатались? Я вас на Афоне велел сыскать, — не нашли вас. Наврали вы все про Афон.
Старухи, хихикнув по-птичьи, укрыли лица платками.
— Не признаете? — спросил синеблузый. — В поезде мы с вами ехали.
— Нет, голубок, не признаю что-то, — осторожно сказал Тимофей, хитро вглядываясь в переносицу синеблузого. — Ты уж прости, голубок, тяжелая у меня память.
— Ну, ладно, а на Афоне-то вы были?
— Не пришлось, — сказал старик, — время не допустило, только грех на душу взял да по всем чекам проболтались.
Синеблузый, улыбаясь, стоял. Народ разошелся.
Тимофей, оглядев, нет ли вокруг кого, подмигнул синеблузому и довольно сказал:
— Четыре народа прошли наскрозь! От потеха!
— Хорошо отдохнули?
— Ох, уж и отдохнули, — сказал Тимофей, — прямо сил набрались, можно сказать. Повсюду были. Со вниманием ехали.
Падал огнями крупный и частый вечер. Он заогнил берега у моря.
— А зябко, небось, ехать? — спросил старик, поглядев на море, и не стал слушать ответа.
— Ох, и лето же нам выдалось. Я такого интересу набрался — за зиму не перескажешь.
А море, тяжелея к вечеру, плотно и масляно билось в каменную пристань. Море лениво кружилось по зарешеченной тополями бухте, как старый, но все еще норовистый бугай. И страшно было глядеть на море, поблескивающее огненным белком вечерней волны и затуманенное у горизонта птичьими косяками, идущими с севера.
«А все-таки, как ни крутись, ехать по ему надо, — думал Тимофей, круто вдыхая в себя живот, будто готовясь к прыжку. — За морями, — это и песни знают, — всегда веселые лежат края».
Ник. Зарудин
Уездный вечер
Вечор поздно я стояла
у ворот:
Артиллерия по улице
идет…