Он передвинул рычаг сцепления; лопасти ротора врезались в воздух – вертолет поднялся, оставив внизу молчаливую троицу горцев в серых бурнусах.
Ковилл удовлетворенно откинулся на спинку сиденья: «С такими людьми можно обращаться только таким образом: а именно, с позиции силы. Только тогда они начинают тебя уважать. Достаточно проявить любой признак слабости, и они это почувствуют – это неизбежно – и тогда тебе конец».
Фомм ничего не сказал. Методы Ковилла могли привести к желаемым результатам сегодня, но в долгосрочной перспективе его подход представлялся близоруким, нетерпимым, лишенным всякого сочувствия. На месте Ковилла Фомм подчеркнул бы способность Бюро предоставить подходящий заменитель извести, полученной из костей, и, возможно, помочь в решении каких-либо технических проблем – хотя, судя по всему, местные гончары действительно были мастерами своего дела, полностью уверенными в своих способностях и возможностях. Тем не менее, им все еще не давался секрет изготовления желтой глазури.
Вечером того же дня Тамм вставил в переносной просмотровый прибор микрофильм из библиотеки Бюро, посвященный гончарному делу, и усвоил все доступные на эту тему сведения.
Любимый проект Ковилла – строительство небольшой атомной станции для электрификации Пенолпана – занял у него несколько следующих дней, хотя он работал неохотно. Пенолпан, с его каналами, мягко освещенными желтоватым светом масляных фонарей, с его садами, мерцающими огоньками свеч, с его ароматом распускающихся по ночам цветов, был поистине сказочным городом. Электричество, двигатели, флуоресцентные лампы, автоматические насосы – все это, несомненно, нанесло бы ущерб очарованию Пенолпана. Ковилл, однако, настаивал на том, что планете оказалось бы только полезным постепенное внедрение достижений чудовищного промышленного комплекса межпланетной Системы.
Дважды Фомм проходил мимо гончарного рынка – и дважды задерживался, чтобы подивиться на мерцающую утварь и поговорить с девушкой-продавщицей, расставлявшей изделия на полках. Ее красота, ее изящество и очарование, привитое ей жизнью и традициями Пенолпана, безудержно притягивали Фомма. Она интересовалась всем, что Фомм мог рассказать о других планетах, и Фомм – молодой, влюбчивый и одинокий – со все возрастающим волнением ожидал повторных встреч с этой красавицей.
Некоторое время Фомм был занят сверх головы выполнением поручений Ковилла. Пора было представлять отчеты в центральное управление, и Ковилл поручил их подготовку Фомму, а сам либо дремал в плетеном кресле, либо курсировал по каналам Пенолпана в своей особой красно-черной лодке.
Наконец, однажды вечером, Фомм отбросил ведомости и пошел прогуляться по улице под сенью развесистых каотангов. Он прошел по центральному базару, где бойко торговали оживившиеся с наступлением прохлады лавочники, повернул по тропе, спускавшейся к каналу с поросшими мхом крутыми берегами, и вскоре оказался на гончарном рынке.
Но он тщетно искал девушку-продавщицу. Вместо нее покупателей молча ожидал тощий субъект в черной куртке. В конце концов Фомм спросил его: «Где же Су-Зен?»
Продавец колебался и не спешил с ответом.
Фомм сгорал от нетерпения: «Так что же, где она? Больна? Или больше здесь не работает?»
«Она ушла».
«Ушла? Куда?»
«Ушла к предкам».
У Фомма мороз пробежал по коже: «Как вы сказали?»
Продавец опустил голову.
«Она умерла?»
«Да, умерла».
«Но… как, почему? Она была здорова только вчера или позавчера!»
Продавец – типичный ми-туун – не хотел больше ничего объяснять: «Смерть приходит разными путями, землянин».
Фомм разгневался: «Скажите мне! Сейчас же! Что с ней случилось?»
Ошарашенный внезапной яростью Фомма, продавец выпалил: «Гончары призвали ее в холмы. Она ушла, но скоро будет жить вечно, ее дух воплотится в сияющем стекле…»
«Подождите-ка, подождите! – прервал его Фомм. – Что же получается? Ее забрали гончары – живьем?»
«Да, живьем».
«И других вместе с ней?»
«Еще троих».
«И все они были живы?»
«Все».
Фомм со всех ног вернулся в Бюро. Ковилл случайно оказался в управлении – он проверял отчеты Фомма. Запыхавшийся Фомм сообщил: «Гончары снова занялись похищениями. Только вчера утащили четырех ми-туунов».
Ковилл выпятил подбородок и разразился многоэтажными ругательствами. Насколько понимал Фомм, гнев начальника был вызван не столько похищением как таковым, сколько тем фактом, что гончары пренебрегли его предостережением и не выполнили его распоряжения. Ковиллу нанесли личное оскорбление; теперь бездействовать он не мог.