— Возможно, — усмехнулся Игорь — но все эти богатства можно в одну ночь разбазарить либо на рулетке, либо добрые дяди помогут, как в моем бывшем управлении, когда за один день росчерком пера перепродали весь наш реффлот по цене спичечного коробка за штуку добрым дядям из Америки.
Борисыч развел руками, мол, каждому свое.
— Я человек новый в этом деле, — продолжил Смагин, — но знаю одно, что предательство, во имя чего оно не было сделано, будет наказано, уж как, не знаю. Я тебе уже говорил, вчера пошли мы на перекур между лекциями ко мне подъезжает один из замов нашего Треста в Москве и сходу предложение, от которого, мол, никто еще не отказывался. Давай, говорит, вашу базу во Владике поделим на троих; ты, я и наш шеф московский. Тебе пятьдесят процентов, нам по двадцать пять, оформим все бумаг за пару дней, у него связи. А как же мой босс во Владивостоке, наше правление, работяги, их почти триста человек семейных — спрашиваю я. А он, гнида, смотрит на меня, как на невменяемого и так цедит, кацап вонючий, сквозь зубы с улыбкой:
«Тебе-то что до них, ты сразу перепрыгнешь в иную касту, у тебя появятся новые влиятельные друзья, ты станешь для них недосягаем, подергается твой босс, поскрипит зубами и отправится искать себе работу…»
— А ведь шеф сам взял меня к себе, когда я не знал, куда прибиться, когда наш реффлот разграбили, — Игорь внимательно посмотрел на собеседника. Борисыч опустил глаза и постучал кулаком по стойке, отчего услужливый малый в белом смокинге тут же выплыл из темноты, как очередное привидение Дагомыса, в позе вопросительного знака.
— Да, дела, — чуть слышно сказал северянин и потер покрасневшие глаза.
— Что-то желаете, господа? — бармен приблизился вплотную.
— Исчезни, — Борисыч замахнулся на лакея, тот также внезапно испарился. — Ну и что же ты ответил этой московской крысе, паря, — он изучающим взглядом осматривал своего нового приятеля, словно видел впервые.
— Сказал, что подумаю, а на обратном пути в Москве скажу свое решение. Только я так решил, оформлю базу как положено, а там время покажет.
— Правильно, парень, — Борисыч вновь нервно постучал ключами от номера по пластику стойки бара, так видно он собирался с мыслями — я бы этих москалей… мне ведь тоже предложили подобный вариант, не хотел говорить, все с совестью борюсь, теперь после твоих слов уже легче. Знаешь, Смагин, как я раньше любил в Москве бывать, а сейчас она напоминает мне общественный туалет, куда стекаются фекалии со всей России, и вот в этой зловонной жиже, словно опарыши, копошатся всякого рода чиновники, аферисты, жулики и прочая сволочь, обжираясь и распадаясь, как амебы, на себе подобных и разнося эту заразу по всей нашей матушке Руси. Чиновники вообще, по моему мнению, «ENEMYS OF SOCIETY» — ВРАГИ ОБЩЕСТВА, эти люди порой говорят одни только умные вещи и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые, — он неожиданно смолк, к приятелям плавной походкой, виляя загорелыми бедрами, приближалась жгучая брюнетка с ярко красными, накаченными гелью, губами и огромными дынеобразными грудями, рвущимися вперед хозяйки из прозрачно лифа к намеченной цели.
Она была в белом купальнике, который едва прикрывал ее «прелести» нижнего этажа. Яркий шелковый платок, типа «пареро», что носят изящные и зажигательные латинос, завязанный на талии большим узлом, подчеркивал идеальную фигуру девушки и готовность наслаждаться жизнью. «Профи» — подумал Смагин, мозг просигналил аларм «опасность», пора делать ноги».
Девушка стрельнула искрами глаз по Смагину и не найдя здесь поживы легко вспорхнула на стульчак рядом с северным человеком.
— Приветик, лгунишка, — она осторожно, словно боясь спугнуть добычу, дотронулась кончиками пальцев, обрамленными черными лакированными ногтями, к обгорелому плечу жертвы, отчего мужчина вздрогнул, но тут же расплылся в вымученной улыбке. Девушка так выкатывала глаза, что понятно было, что она лжет на каждом слове.
— Здравствуй, милашка, — Борисыч слегка откинулся к стойке бара, словно боясь обжечься об жгучую красотку, — какими судьбами, Викуля, в столь ранний час?
— Во-первых не Викуля, а Сонечка, ну, да ладно, главное, тебе ведь не дозвонишься, неуловимый, — надула и без того, как у хорошего карася, губы, пляжная барышня, — вчера, что мне обещал, а, забыл, а обещал свозить меня в Адлер по магазинам развеяться, а сам сбежал и пьянствуешь не понять с кем.