— Вотъ все, что я слышала, синьоръ! — сказала она.
— Достаточно и этого, клянусь Богомъ! — воскликнулъ Цезарь, глаза котораго горѣли.
Она взглянула на него, и въ душѣ ея снова пробудился ужасъ. Она вскочила съ мѣста и молила его не забывать даннаго слова. Выраженіе гнѣва сбѣжало мгновенно съ его лица, словно маска, надѣтая на него, и онъ улыбнулся.
— Не безпокойтесь, — сказалъ онъ. — Ни я и никто изъ моихъ людей, мы пальцемъ не прикоснемся къ вашему мужу. А теперь, мадонна, вамъ лучше уйти. Вы, я вижу, въ полномъ изнеможеніи.
Она согласилась съ нимъ и сказала, что будетъ рада уйти.
— Принцъ выйдетъ отсюда вслѣдъ за вами, — сказалъ Цезарь, когда она встала. — Но сначала мы должны примириться съ нимъ. Будьте покойны, — продолжалъ онъ, замѣтивъ выраженіе ужаса въ ея глазахъ — ибо она подумала въ эту минуту, о какомъ мирѣ со своими врагами можетъ говорить Цезарь, — онъ будетъ принятъ со всей подобающей ему честью. Я постараюсь привлечь его на свою сторону и отвратить его отъ измѣнниковъ, которые обошли его.
— Вы правы! О, вы правы! — воскликнула она горячо.
Онъ поклонился и предупредительно открылъ ей дверь. Онъ просилъ президента провести ее къ ея носилкамъ, а самъ занялъ прежнее мѣсто во главѣ стола и веселостью своей заразилъ все общество, такъ что никому и въ голову не могло притти, о чемъ онъ думаетъ въ данный моментъ.
Но какъ только президентъ, исполнивъ данное ему порученіе, вернулся назадъ, Цезарь сдѣлалъ знакъ Барбо, ожидавшему его приказаній.
— Приведите сюда принца Синибальди, — сказалъ онъ, и слова эти снова навели уныніе и молчаніе на все общество.
Представитель Венеціи, сановитый Капелло всталъ съ мѣста и, подойдя къ Цезарю, шепнулъ нѣсколько словъ протеста на-ухо герцогу.
— Немножко терпѣнія, синьоръ! — сказалъ ему Цезарь. Въ глазахъ герцога мелькнула, надо думать, что-то особенное, ибо слабохарактерный посланникъ отступилъ отъ него съ такимъ видомъ, какъ будто ему нанесли ударъ.
Въ концѣ столовой распахнулись въ эту минуту двери, и въ нихъ показался Синибальди въ сопровожденіи Барбо и четырехъ солдатъ Граціани. Руки принца еще были связаны за спиной; онъ былъ безъ шляпы и плаща, одежда его была въ безпорядкѣ.
Всѣ присутствующіе были поражены, кругомъ стола пробѣжалъ ропотъ. По знаку, данному Цезаремъ, стража тотчасъ же удалилась, а Барбо остался, чтобы развязать плѣнника.
Синибальди, истое олицетвореніе презрѣнія и глубокаго сознанія собственнаго достоинства, держалъ голову высоко, а глаза его были устремлены на безстрашное лицо Цезаря. И не дожидаясь приглашенія, онъ разразился гнѣвной рѣчью:
— Не вы ли, ваше высочество, причина такого недостойнаго обращенія со мной, съ неприкосновенной особой посла? Свѣтлѣйшая Республика, пославшая меня сюда, какъ своего представителя, не легко прощаетъ такое отношеніе къ себѣ!..
— Вы, насколько я понимаю, грозите намъ чѣмъ-то, экселенпа! Думается мнѣ, однако, что и послу Свѣтлѣйшей не слѣдовало бы грозить намъ.
Что-то страшное слышалось въ холодномъ, спокойномъ голосѣ Цезаря, но еще болѣе страшное виднѣлось въ его голубыхъ глазахъ, обращенныхъ на венеціанца, и Синибальди сразу осѣлъ, потерявъ присущее ему высокомѣріе, какъ это бывало со всѣми, кому приходилось становиться лицомъ къ лицу съ молодымъ герцогомъ Валентинуа.
Капелло, стоявшій на заднемъ планѣ, сжалъ зубы, стараясь удержать готовое вырваться возраженіе.
— Жду, синьоръ, вашего показанія о сегодняшнемъ заговорѣ, — холодно продолжалъ Цезарь.
Венеціанецъ приготовился заранѣе къ этому показанію. Онъ разсказалъ то, что могъ бы разсказать и Граціани.
— Я получилъ секретное приглашеніе явиться вечеромъ въ домъ синьора Раньери. Мнѣ сказали, что дѣло идетъ о жизни и смерти и что все это близко касается меня. Я засталъ тамъ небольшое общество, которое, прежде чѣмъ сообщить мнѣ о причинѣ моего приглашенія, потребовало, чтобы я поклялся, что никогда и ни однимъ словомъ не выдамъ того, что услышу, и не назову имени тѣхъ, кого я тамъ встрѣтилъ. Я не дуракъ, ваше высочество, и сразу догадался, что дѣло идетъ о какой-то измѣнѣ. Я отказался, но тутъ же понялъ, какъ неосторожно поступалъ, принявъ это приглашеніе: ясно было, что они не выпустятъ меня изъ опасенія, чтобы я не поднялъ тревоги. Исключительно изъ самозащиты произнесъ я требуемую клятву, послѣ чего заявилъ, что не желаю ничего слышать, я прошу отпустить меня, ибо я поклялся имъ хранить молчаніе. Но, какъ вамъ извѣстно, люди такого сорта всегда страшатся предательства. Они отказались отпустить меня; я вступилъ въ борьбу и кого-то ранилъ своей шпагой. На шумъ, поднятый нами, явился патруль. Заговорщики выпрыгнули черезъ окно въ рѣку. Я же — такъ какъ мнѣ нечего было бояться, ибо я ни въ чемъ не былъ виновенъ, — остался и былъ арестованъ.