Конюшня Гарриса представляла собой продолговатое двухъ — этажное строеніе. Входъ былъ въ его лѣвомъ концѣ, подъ башенкой. Тамъ стояла темнота. Огненные языки вырывались изъ сѣнного чердака въ противуположномъ концѣ конюшни. Толпа остановилась: крики, похожіе на человѣческіе, и удары копытъ производили страшное впечатлѣніе. Денъ объяснилъ остальнымъ, почему имъ приходится ждать.
— Не нахожу ключа, — прозвучалъ его голосъ, покрывая смятеніе звуковъ. — Передъ уходомъ я повѣсилъ его сюда на крючокъ; теперь же его нѣтъ; ключъ унесенъ…
— Взломаемъ засовъ, — предложилъ кто — то изъ толпы. Другой нажалъ всей тяжестью тѣла на деревянную створку. Остальные помогали. Затворъ не ломался; доски не трескались.
— За мной, — позвалъ Денъ и побѣжалъ къ грудѣ балокъ, приготовленныхъ для постройки.
— Поднимемъ! — предложилъ Ривъ.
Но было очень темно; не всѣ руки схватились за одну и ту же балку. Произошло смятеніе.
— Готово! — черезъ нѣсколько минутъ прокричалъ кто-то. Выстроившись вдоль длиннаго бревна, Денъ и четверо другихъ изъ толпы поднесли импровизированный таранъ къ воротамъ конюшни и съ силой ударили имъ одну изъ крѣпкихъ створокъ.
Грохотъ. Одна доска разбилась. Верхняя петля сломалась.
— Еще разъ! — приказалъ Денъ.
Дверь упала внутрь. Изъ открывшагося отверстія вырвался цѣлый адъ безпорядочныхъ звуковъ и клубовъ дыма.
Черезъ нѣсколько мгновеній дымъ немного разсѣялся и открылъ сцену смятенія. Въ концѣ прохода, между двойнымъ рядомъ стойлъ пылалъ потолокъ. Красные отсвѣты заливали конюшню. Въ ней царилъ ужасъ; онъ сказывался въ расширенныхъ ноздряхъ, въ заложенныхъ ушахъ, въ выкатившихся, полныхъ страха глазахъ. Огромныя животныя бились, отчаянно ржали; ихъ вопли смѣшивались со звономъ и скрипомъ цѣпей недоуздковъ, съ громкимъ топотомъ копытъ. Паника доводила лошадей до безумія. Испуганные люди опасливо отступили. Никто не рѣшался войти въ узкій проходъ туда, гдѣ со всѣхъ сторонъ мелькали стальныя подковы. Сердца замерли, когда какая-то фигура бросилась впередъ и, какъ выпущенная изъ лука стрѣла, понеслась по узкому проходу. Какъ разъ подъ пламенемъ она повернула направо. Зрители увидѣли голову и плечи человѣка въ крайнемъ стойлѣ. Денъ поднялъ руки къ головѣ лошади; его пальцы ухватились за недоуздокъ; плечи судорожно задвигались. Что-то лопнуло съ трескомъ сломавшейся палки. Лошадь взвилась на дыбы. Ея голова и копыты взметнулись выше головы Дена. Въ красномъ отсвѣтѣ она казалась исполинской. Еще немного и опасность миновала. Лошадь повернулась и побѣжала по проходу.
— Смотрите! Берегитесь! — раздалось предостереженіе близъ широкаго выхода изъ конюшни.
Едва эти слова замерли, какъ лошадь выскочила изъ воротъ, и ея копыта застучали по двору.
Одинъ изъ толпы скинулъ съ себя куртку.
— Я иду! — крикнулъ онъ, обращаясь къ остальнымъ. — Кто за мной?
И побѣжалъ къ Дену.
Освобождались лошадь за лошадью; съ грохотомъ уносились онѣ во дворъ.
— Выпускаютъ послѣднюю, вороную! — радостно прокричалъ одинъ изъ толпы.
Это была правда.
Бессъ мчалась по проходу на своихъ упруго сгибающихся ногахъ, расширивъ могучую грудь. Ея глаза горѣли; ея грива развѣвалась. Она пронеслась черезъ ворота, какъ паровозъ пролетаетъ подъ аркой, и съ силой же паровоза грудью толкнула фигуру человѣка, трусливо стоявшаго въ тѣни воротъ двора. Это случилось мгновенно; черезъ секунду звонъ ея копытъ раздался на улицѣ.
Лежащаго подняли. Послали за докторомъ.
— Я умираю? — хрипло спросилъ онъ.
— Да, — былъ откровенный короткій отвѣтъ врача.
— Я поджегъ конюшню, — сознался умирающій.
Вотъ какимъ образомъ вороная Бессъ убила Альфа Стебса.
СОБАКИ ЕГО СВѢТЛОСТИ
Разсказъ X. М. Шарпъ
ГЕРЦОГЪ Ивъ де-ла Туръ д’Іонъ чувствовалъ жажду и былъ въ очень дурномъ настроеніи духа; псу этому онъ пилъ и послѣ каждаго большого глотка бросалъ проклятія.
— Запоздали рабы, — пробормоталъ онъ. — Ужъ, конечно, они дѣйствовали не такъ какъ слѣдовало. Не мудрено. Ну, что скажешь, шутъ?
Шутъ ничего не сказалъ. Вытянувшись во всю длину, онъ лежалъ на помостѣ у ногъ своего господина. Его голова опиралась на руку, изъ которой выскользнула лютня. Другой рукой онъ сжималъ пустой кубокъ, и послѣднія капли краснаго вина медленно падали оттуда на каменный полъ. Глаза шута были полузакрыты; по временамъ съ его губъ срывались пьяные обрывки пѣсни, изумительно нѣжной, изумительно мелодичной.