Герцогъ поднялся на ноги, толкнулъ неподвижную фигуру и сталъ метаться по большой залѣ. Немногіе изъ его домочадцевъ, которые въ силу старости или увѣчья не могли отправиться исполнять кровавое порученіе герцога Ива, ежились на стульяхъ около стола и, едва онъ подходилъ, молча и со страхомъ крались прочь. Свѣтъ факеловъ освѣщалъ высокую мускулистую, грубую фигуру герцога. За три дня передъ тѣмъ одну его руку пронизало вражеское копье и теперь она, забинтованная, была привязана къ его широкой груди, Лицо де-ля Тура было такъ же непріятно, какъ и его настроеніе; на каждой чертѣ герцога Ива лежала печать неблагородныхъ страстей.
Замокъ Іонъ, черный и страшный, высился на обрывистыхъ утесахъ, высоко вздымаясь надъ окружающими лѣсами. О немъ, какъ и о его хозяинѣ, шла дурная слава, дурная даже для того чернаго вѣка, когда одинъ сеньоръ воевалъ съ другимъ; когда порокъ и насиліе разливались по всей землѣ. Крестьяне, просыпавшіеся въ полнолуніе и опасливо смотрѣвшіе черезъ щели въ стѣнахъ своихъ жалкихъ хижинъ видывали странныя вещи; «fondeurs» и «éсогсhеurs» герцога, окровавленные, обезумѣвшіе отъ вина, бѣшено проносились мимо нихъ на своихъ тяжелыхъ коняхъ. Со слугами де-ла Туръ двигались фуры полныя награбленнаго добра, иногда черезъ ихъ сѣдла перевѣшивались странные свертки, которые, казалось, боролись. Запоздалые путешественники, проѣзжавшіе по лѣсной дорогѣ подъ замкомъ, разсказывали, что вѣтеръ приносилъ къ нимъ сверху шумы, вопли женщинъ и еще болѣе зловѣщіе мрачные звуки.
Между тѣмъ, ни одинъ изъ застольныхъ товарищей герцога Ива не видывалъ за столомъ какую-нибудь женщину, кромѣ Жозефы Мишо, старой, страшной «вѣдьмы», какъ ее называли окрестные крестьяне.
Герцогъ остановился. Подойдя къ большой дубовой двери, онъ собственноручно отодвинулъ ея засовы и широко распахнулъ ея створку. Изъ черной тьмы двора въ залу ворвался крутящійся вѣтеръ и капли дождя; пламя факеловъ заколебалось; холодныя струи влажнаго воздуха принесли съ собой также шумъ приближавшагося вооруженнаго отряда, слышались звонъ удилъ и поводьевъ; лязгъ оружія, топотъ копытъ, стукъ колесъ и все покрывали хриплые крики и грубый хохотъ.
Герцогъ постоялъ, прислушиваясь, потомъ медленно вернулся къ «верхнему» концу залы и, поднявшись на помостъ, ждалъ.
Дворъ наполнился шумомъ, смятеніемъ, свѣтомъ факеловъ и фонарей. И вотъ изъ этого хаоса черезъ открытую дверь въ залу въѣхалъ всадникъ на крупномъ конѣ. На его колетѣ и на его рукахъ темнѣли пятна, точно отъ пролитаго краснаго вина. Взмыленные и вспѣнившіеся бока лошади такъ и поднимались. Поперекъ его сѣдла лежала женщина, лицомъ внизъ. Съ ея губъ сочилась кровь, падая на колѣно всадника. Ея распустившіеся волосы, цвѣта осеннихъ листьевъ березы, свѣшивались до стремени.
Подлѣ помоста всадникъ натянулъ поводья. Его глаза блеснули изъ-подъ забрала, вопросительно глянувъ на герцога. Это были глаза усмиреннаго волка, который ненавидитъ, но боится укусить.
— Мы взяли городъ, — сказалъ онъ. — Нашему господину мы привезли сокровища: оружіе, золото и драгоцѣнные камни…
— И мертвую женщину, — договорилъ за него герцогъ Ивъ. — Вы осмѣлились привезти мнѣ мертвую женщину!
— Она не умерла, — возразилъ воинъ и, приподнявъ тонкую фигуру съ колѣнъ, коснулся ея корсажа. — Я чувствую, какъ бьется это сердце. Меньше часа тому назадъ она стонала.
Онъ выпрямился въ сѣдлѣ и гнѣвными глазами встрѣтилъ свирѣпый огонь взгляда герцога.
— Я отправился исполнять ваше приказаніе, — произнесъ онъ. — Ни одного человѣка не убилъ я; не взялъ въ плѣнъ ни одной женщины ради собственнаго удовольствія. Вы обѣщали дать мнѣ тысячу парижскихъ су, если я доставлю вамъ самую красивую дѣвушку въ Севиньонѣ. И я нашелъ ее. Какъ Богъ святъ, это самая прекрасная дѣвушка, когда-либо созданная Имъ.
— Такъ это она? Да? Дай взглянуть на нее.
— Погодите, ваша свѣтлость. Это дочь губернатора. Ее называютъ севиньонской розой. Но въ данное мгновеніе ея красота омрачена. Я засталъ ее въ постели, больную лихорадкой. Тѣмъ не менѣе, когда мы связывали ее, она царапалась, дралась… Это дикая кошечка, такая, какія по сердцу вашей свѣтлости. Подъ ея подушкой скрывался кинжалъ. Защищаясь, мнѣ пришлось ее ударить. Но, я не обнажилъ противъ нея стали, не потратилъ на нее пороха… Желѣзной перчаткой я ударилъ ее по губамъ…