Ночь была свѣжая, но не настолько, чтобы нельзя было выбрать сѣти.
Къ полуночи выѣхали рыбаки, а Іости съ Рудаковымъ принялись за обычную работу, — засыпку слоемъ соли уже нагруженной рыбы.
Они сперва таскали боченки по темной и пустой палубѣ, потомъ Рудаковъ ловко выбивалъ дно и сыпалъ соль внизъ, бѣлымъ, обильнымъ дождемъ, а Іости, стоя на мягкой и скользкой горѣ серебристыхъ рыбьихъ тѣлъ, деревянной лопатой разбрасывалъ соль равномѣрно по всему трюму.
Къ двумъ часамъ они съ этимъ дѣломъ покончили и вылѣзли на палубу.
Луна только что взошла. Отъ каждаго изъ трехъ бриговъ вышло на ловлю по одной лодкѣ, и теперь на серебристомъ фонѣ подернутаго зыбью моря рѣзко чернѣли то ныряющіе, то снова появляющіеся силуэты.
Было даже видно, какъ люди, тамъ на утлыхъ челнокахъ, дѣлали свое опасное и тяжелое дѣло.
Капитана на кормѣ не было. Вѣроятно, онъ сошелъ на полчаса въ каюту. Вѣтеръ набѣгалъ порывами, и въ такіе минуты мачты скрипѣли, а такелажъ гудѣлъ, какъ натянутые струны огромнаго инструмента.
Іости и Рудаковъ сѣли у фок-мачты. Юнга сильно усталъ и, прислонившись спиной къ черному и толстому стволу мачты, черезъ минуту сталъ кивать носомъ. Рудаковъ, это замѣтилъ, раздувая фитиль чтобы закурить трубку.
— Эгэ, малышъ, — произнесъ онъ, — да ты, кажется, сегодня не доспалъ… Ступай, пріятель, въ свой ящикъ и подремли часокъ. Все, кажется, тихо. Я буду сидѣть здѣсь, а если спроситъ капитанъ — скажу, что ты ушелъ на минуту…
Раньше чѣмъ нырнуть въ люкъ— бросилъ іости тревожный взглядъ на корму. Но фигура капитана не чернѣла какъ всегда у штурвала. Вѣрно, заснулъ — рѣшилъ юнга и, успокоившись, полѣзъ въ свой ящикъ.
Но долго спать ему не пришлось.
Проснулся Іости отъ скрипа переборки, на которую, видимо, съ той стороны, кто-то навалился плечомъ или спиной.
Въ тишинѣ ночи отчетливо слышались тихіе голэса переговаривающихся людей. Приподнявшись на локтѣ, уставившись въ темноту испуганными глазами, Іости сталъ слушать.
Мальчикъ плохо понималъ нѣмецкій языкъ, но, прислушиваясь къ тихому говору нѣмецкихъ матросовъ, собравшихся въ этотъ поздній часъ за тонкой стѣной кухни, онъ чутьемъ предвидѣлъ заговоръ, замирающимъ отъ волненія сердцемъ чувствовалъ опасность, угрожавшую и капитану, и экипажу, и самой «Феніи».
Одинъ, вѣроятно старшій, на чемъ-то настаиваль. Онъ нѣсколько разъ повторилъ слово «деньги», «документы» и смѣялся тихимъ и злобнымъ смѣхомъ человѣка, задумавшаго вѣрное и темное дѣло.
Другіе возражали ему, но не особенно горячо. Іости понялъ, что они всѣ настаивали на высадкѣ на германскій берегъ, тогда какъ старшій упорно твердилъ о «деньгахъ»…
Они чуть не перессорились и начали говорить такъ горячо и громко, что старшій прикрикнулъ на нихъ коротко и властно; все за стѣной мгновенно смолкло.
Похолодѣвшій отъ ужаса, съ бьющимся сильно сердцемъ, вылѣзъ юнга изъ своего ящика и безшумно выползъ изъ кухни.
Въ серебрѣ луннаго свѣта тонули силуэты рыбачьихъ барокъ и лодокъ. Тишину нарушалъ лишь плескъ воды у бортовъ и мѣрное унылое поскрипыванье закрѣпленнаго штурвала.
— Ты не спишь? — удивился Рудаковъ.
Нѣсколько секундъ Іости не могъ оть волненія произнести слова.
— Нѣмцы… — пролепеталъ мальчикъ. — Ну да, нѣмцы… Что же дальше?
— Сговариваются… я слышалъ…
Рудаковъ нахмурился.
— О чемъ же сговариваются?..
— Я не знаю… Не понялъ… Но старшій все говоритъ о деньгахъ, а остальные о германскомъ берегѣ…
Рудаковъ выпрямился во весь ростъ.
— Іости, надо разбудить капитана…
Безшумно ступая по палубѣ, юнга побѣжалъ на корму. Знакомый люкъ былъ открытъ, и Іости такъ же тихо и ловко проскользнулъ внизъ; но въ ту минуту, когда онъ коснулся пола, двѣ сильныя руки схватили его за плечи.
Іости не понялъ словъ, зловѣщимъ шопотомъ произнесенныхъ схватившимъ его нѣмцемъ, но смыслъ ихъ ему сталъ моментально ясенъ.
Было тихо… Его держали крѣпко, но чуткимъ ухомъ юнга услышалъ наверху скрипъ блока.
«Это Рудаковъ поднимаетъ фонарь чтобы вернуть лодку», — подумалъ онъ.
Но надежды въ сердцѣ эта мысль не пробудила.
«Не успѣютъ…». Іости это сознавалъ превосходно.
Мимо него по узкому корабельному проходу проскользнуло нѣсколько человѣкъ. Одинъ изъ нихъ остановился на минуту и обмѣнялся нѣсколькими словами съ державшимъ юнгу нѣмцемъ. Потомъ тотъ еще крѣпче стиснулъ плечи Іости и наложилъ на его ротъ огромную и жесткую ладонь.