Мальчикъ понималъ, что пока онъ разговаривалъ съ Рудаковымъ, нѣмецкіе матросы успѣли по подпалубному проходу добраться до капитанской каюты и что теперь неоткуда ждать помощи и спасенія!..
Одно оставалось ему непонятнымъ: о какихъ деньгахъ говоритъ старшій?
Но долго размышлять Іости не пришлось — тишину прорѣзалъ отчаянный крикъ человѣка, на котораго напали внезапно и котораго, быть можетъ, душили въ постели…
Затѣмъ въ каютѣ капитана одинъ за другимъ прогремѣли два выстрѣла, со звономъ покатилось что-то стеклянное — лампа или фонарь, — и хрипящій голосъ капитана Киріанена засвистѣлъ на весь бригъ, перекрикивая шумъ возни, трескъ мебели и крики нападавшихъ:
— Ко мнѣ!.. Рудаковъ!.. ІостиІ Ко мнѣ, на помощь!..
Дверь распахнулась, и красноватый яркій свѣтъ ударилъ юнгу въ глаза.
Опрокинутый столъ, облитый керосиномъ изъ разбитой лампы, пылалъ посреди капитанской каюты.
Капитана вытащили четверо нѣмцевъ; пятый держалъ Іости, а шестой, какъ юнга узналъ позже, боролся на палубѣ съ Рудаковымъ.
Но съ послѣднимъ не легко было справиться. Онъ быстро скрутилъ рыжеусаго нѣмца, повалилъ его на полъ, хотѣлъ было вязать, но, услыша черезъ люкъ призывъ капитана, заторопился, сгребъ нѣмца въ охапку и безъ дальнихъ словъ бросилъ его за бортъ въ море.
— Іости!’.. Гдѣ ты?
Юнга не могъ отвѣтить: его ротъ былъ плотно зажатъ.
Онъ стоялъ въ своемъ темномъ уголкѣ и съ ужасомъ наблюдалъ за развитіемъ трагедіи.
Изъ каюты валилъ черный дымъ, но никто не думалъ тушить загорѣвшійся полъ. На полу корридора, при колебавшемся то багровомъ, то желтомъ пламени начинающагося пожара, нѣмцы торопливо и озлобленно обыскивали трупъ убитаго капитана Ки-ріанена.
— Я вамъ говорю, что они здѣсь!.. Я самъ видѣлъ!.. — бормоталъ старшій нѣмецъ шаря въ карманахъ мертвеца… Ага, что я говорилъ?..
Онъ вытащилъ изъ бокового кармана куртки тотъ самый пакетъ съ тургучными печатями, который шкиперъ днемъ передалъ капитану.
Іости видѣлъ дрожащіе пальцы, срывавшіе торопливо печати, видѣлъ эти искаженные злобой и жадностью лица, наклонившіяся надъ конвертомъ… Онъ видѣлъ и отблески загорающагося пожара, дрожавшіе въ широко раскрытыхъ, полныхъ страстнаго ожиданія глазахъ.
Крикъ негодованія и разочарованія вырвался вмѣстѣ съ проклятіями.
По грязному полу корридора разсыпались какіе-то письма, документы, записки.
Денегъ за шестью печатями не было…
При вздрагивающемъ свѣтѣ все разгорающагося пожара шестеро нѣмцевъ, — плѣнные уже были брошены на произволъ судьбы, — толпились въ тѣсномъ корридорѣ, крича что-то и размахивая руками. Они пробовали было проникнуть въ капитанскую каюту, но палубный люкъ былъ открытъ, и образовалась тяга какъ въ печной трубѣ.
Іости услышалъ еще нѣсколько разъ повторенные ими слова «германскій берегъ» и, воспользовавшись общимъ смятеніемъ, выползъ на палубу.
Столбъ огня и искръ взвива ся изъ кормового люка высоко къ звѣздному небу. Алой рѣкой протянулось зловѣщее зарево надъ черной, гладкой поверхностью моря, и стройныя мачты и паутина снастей «Феніи» вырисовывались тонкимъ узоромъ на фонѣ кроваваго экрана.
На палубѣ Іости натолкнулся на Рудакова. Тотъ молча схватилъ его за руку и потащилъ къ борту.
— Прыгай въ воду, — шепнулъ онъ толкая юнгу, — и плыви къ нашей лодкѣ… Не то они подплывутъ и попадутъ нѣмцамъ въ руки…
Черная тихая вода разступилась съ плескомъ. Іости плылъ, что было силъ, навстрѣчу черному силуэту приближающейся шлюпки.
А потомъ, вытащенный Акселемъ и поваромъ изъ воды, дрожа всѣм тѣломъ, повторялъ только одно слово:
— Назадъ… назадъ…
Шлюпка прошла въ полукабельтовѣ отъ пылающей «Феніи».
Здѣсь подобрали тоже бросившагося въ море Рудакова. Онъ усѣлся на скамейкѣ, отдуваясь какъ моржъ, а вода тонкими свѣтлыми ручейками бѣжала съ его усовъ и одежды.
Тихо опуская весла въ чернобагровую воду, лодка прошла вдоль горящаго судна, и сидѣвшіе въ ней видѣли, какъ метались, на фонѣ огней ныхъ языковъ, черныя фигуры нѣмецкихъ матросовъ.
Когда «Фенія» стала тонуть, погружаясь въ воду съ зловѣщимъ шипѣніемъ и осыпая небо и море каскадами золотыхъ искръ, нѣмцы, вѣроятно, бросились тоже въ воду, — но лодка отошла прочь и направилась такъ же медленно къ «Аннѣ-Маріи».
— Бѣдный Киріаненъ, — тихо произнесъ Рудаковъ, задумчиво глядя на пылающіе остатки тонущаго брига…