Гражданская война кончилась. Боевой азарт улегся. Ларгомероги присмирели и не подавали признаков жизни. На полуразрушенной, обреченной планете прогрессирующе нарастала тревога совершенно уже иного порядка, — жгучая тревога всех и каждого за свою жизнь.
Там, в глубинах неба, тускло-красный днем и пылающе-багровый ночью, повис непредотвратимый меч судьбы, напоминая каждый момент в кошмарно-зловещем молчании:
MEMENTO MORI!
Население панически волновалось. Ларгомероги, верные своей тактике, подготовляли себе возможность бегства.
Революционный Совет день и ночь заседал, выискивая средства спасения.
А неумолимое время шло! своей чередой и комета стремительно приближалась…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
У ВРАТ НОВОГО МИРА
Уступая настояниям Эре Обрайна, Кэн посетил Гималаи и провел в обсерватории двое суток. Тщательно изучив движение кометы и убедившись, что время еще терпит, ученый вернулся на Атлантиду.
Истекал седьмой день со времени появления Эолиссы.
В этом бодром жизнерадостном существе никто не узнал бы прежней сомнамбулы. Она и сама не узнавала себя. Девушка уверяла, что это на нее так благотворно подействовал воздух Атлантики, а также милое, предупредительное отношение ее новых друзей. Эолисса восторгалась дивными красотами окружающего мира, строила смелые планы будущего, говорила, что она вступила в новую жизнь.
К окружающим, и в частности к Кэну, девушка относилась с благоговейным почтением. Лейяниту обожала каким-то детским, восторженным чувством, и готова была жизнь отдать за нее.
А юная марсианка таяла, угасала на глазах у всех. Она сосредоточенно затаила в себе какое-то огромное, нездешнее чувство, и это чувство пожирало ее, подтачивало ее силы. Окружающее перестало существовать для Лейяниты. Она замкнулась в себе и жила неясными отблесками того, что творилось в ее хрупком существе.
Радость жизни, детское, бесхитростное приятие мира, все, чем она была полна прежде, казалось Лейяните жалким, ничтожным, нестоющим внимания. Истинная же жизнь, ради чего стоило смотреть на свет, заключалась в том огромном, всезаполняющем переживании, которое внедрилось в ее детское тельце, раздвинув внутренний мир до крайних пределов.
Первоначальный образ, начертанный в ее сердце, образ Кэна, каким она его знала, постепенно уступал место другому, необъятно-слитному, невещественному, но неизъяснимо прекрасному изначальному образу. Ради его лицезрения только и стоило родиться на свет. Он был везде и всюду.
Встречи с Кэном уже не вызывали в душе марсианки чувства сладкого страха и мучительной радости, как было в первые дни знакомства. Теперь эти встречи давали лишь новый толчек для погружения всего существа в нирвану бесконечного блаженства. Эта нирвана выросла до неизмеримых пределов, из крохотного зернышка несознанной любви, в маленьком, но бесконечно великом сердце Лейяниты.
Она таяла физически. Она растворялась в необъятном внутреннем переживании, была счастлива по своему и не желала ничего иного, как слиться воедино со своим чувством, угаснуть, умереть, перестать существовать, но только вместе с ним, с этим чувством.
Гени был сильно обеспокоен странным состоянием своей супруги, погружающейся, на его трезвый взгляд, в какую-то болезненную прострацию.
Он посоветовался с отцом и Нооме. Ученые согласились с ним о необходимости немедленного применения самых радикальных мер ради спасения Лейяниты. Возникла мысль произвести над нею операцию, подобную той, которую перенесла Эолисса.
Когда спросили мнения Кэна на этот вопрос, молодой ученый слегка нахмурился.
— Вы находите это необходимым? — спросил он.
— Ты сам видишь состояние бедной женщины, дитя мое, — ответил Роне.
Кэн задумался, потом поднял на них глаза.
— Вы хотите спасти Лейяниту? Лейяниты вы не спасете.
— Но Эолисса, мой друг… — начал было Нооме.
— Эолиссу мы не спасли, Эолиссу мы создали. Прежней Эолиссы не существует, как не будет существовать и прежней Лейяниты, какой мы все ее знаем. Это будет новое существо, с иным внутренним миром, с иною душой. Такую Лейяниту мы можем создать, но прежняя Лейянита умрет. Останется ее оболочка с новым содержанием. Во всяком случае, над этим необходимо серьезно поразмыслить.