— Брат мой, — сказал Бен-Абид, — мне нужны три скорпиона и один из них должен быть черный. Я заплачу тебе за них.
Глаза Садока загорелись алчностью, и он поспешно протянул свои грязные руки.
— Деньги ты получишь, когда принесешь их в кофейню, где танцует Халима.
Садок быстро побежал к старой, развалившейся мечети. Поискав в двух-трех местах, он вытащил из-под одного камня трех скорпионов. Один из них был черный.
— Вот получи их и давай деньги, — сказал Садок, протягивая их Бен-Абиду.
Тот в ужасе отскочил.
— Неси их в кофейню и спрячь их так, чтобы никто не видел.
Садок скрыл скорпионов на своей лысой голове под чалмой, и они пошли пустынной улицей по направлению кофейни. Там было шумно. Пели флейты и ждали выхода Халимы. БенАбид вошел во двор, куда выходили комнаты танцовщиц.
— Позовите мне Халиму, пусть она плюнет мне в лицо, — закричал Бен-Абид.
Полуодетые женщины сейчас же крикнули Халиме, что пришел Бен-Абид, сомневающийся в святости ее лапки.
Толпа, жадная до всяких зрелищ, хлынула во двор, и через несколько минут показалась Халима, разодетая в яркое пурпурное платье; лапка была прикреплена к золотому поясу, усыпанному бирюзой.
— Скажи, правда ли, что ты назвала меня отродьем скорпиона? — спросил Бен-Абид.
— Да, — со злобой ответила Халима, — ты говорил, что лапка, которую благословил великий марабут, не спасет меня от смерти?
— Да, говорил.
— Ты лжец! — сказала злобно Халима.
— А ты лгунья!
— Докажи, что я лгунья. — Халима наклонилась вниз и с яростью плюнула Бен-Абиду в лицо.
— Я докажу тебе, что я говорю правду. Это тебе подтвердят мои братья — скорпионы. Садок, сними чалму.
Садок быстро снял чалму, и все увидели скорпионов, ползающих по его лысой голове. Толпа в ужасе отскочила. Обитатели пустыни боятся скорпионов — виновников многих смертей.
— Причем тут скорпионы? — закричала Халима.
— Они докажут истину. Возьми их к себе на ночь, и если ты завтра будешь танцовать — я уплачу тебе пятьдесят золотых. Ты можешь держать свою лапку, которая, по твоим словам, должна тебя спасти от опасности. А если ты откажешься — значит ты не веришь в нее.
Толпа на мгновенье замерла, а за тем раздались крики: — ты должна доказать!
— Я не хочу… — смертельно побледнев под румянами, сказала танцовщица, но насмешливые крики подруг заглушили ее голос.
— Она лгунья! — визжали они.
В ней заговорила кровь женщины, родившейся в пустыне, и проснулся религиозный фанатизм.
— Дайте скорпионов, — сказала она. Ее алые губы задрожали, когда она взглянула на черного скорпиона.
Садок подошел к ней, грубо сорвал с нее алый корсаж и бросил скорпионов на обнаженную грудь.
— Целуйте ее крепче, мои братья! — тихо прошептал Бен-Абид.
Толпа притихла и точно приглушенный шум моря наполнил двор кофейни. Халима медленно, сжимая в руках ежовую лапку, вошла в комнату. За ней пошли две танцовщицы, которые должны были следить, чтобы она не сбросила скорпионов. Тяжелая дверь захлопнулась и толпа разошлась.
На следующий вечер все жители Тупурты собрались в кофейне. Танцовщицы прогуливались и разговаривали с гостями. Гибкие, смуглые слуги разносили крошечные чашечки душистого кофе. Музыканты изо всех сил дули в трубы и синий дым наполнял низкий зал. Все было как всегда, — не было только Халимы.
Еще вчера поздно ночью тело Халимы, несчастной жертвы невежества и фанатизма — было взвалено на верблюда и отвезено к далеким песчаным холмам. Темная ночь была разбужена воплями и криками танцовщиц, провожавших Халиму. Ежовая лапка осталась в ее комнате.
В тот вечер я был в кофейне, и когда утихло волнение, вызванное слухом о смерти Халимы, я пробрался к ней в комнату и взял лапку, которая была причиной того, что навсегда замолчали прекрасные женские уста.
На следующий день я поехал к марабуту и рассказал ему эту историю. Он слушал меня, улыбаясь.
— О, святой отец, скажи мне, если бы ежовая лапка принадлежала женщине, скрывавшей свое лицо под чадрой, и скорпионы ночевали у нее на груди… умерла бы эта женщина или нет?
Но мой вопрос остался без ответа. Марабут приказал слуге принести музыкальный ящик и скоро комнату наполнили радостные звуки веселой французской песенки…